Читать книгу - "Ингрид Кавен - Жан-Жак Шуль"

И теперь, прямо на улице, точно так же, как расслабилась некая точка между четвертым и пятым поясничными позвонками, этот голос занял место ее голоса, выгнал его, призрак чужого голоса решил немного пожить в ней. Ее голос точно так же вселялся в тело Линды Ловлас, королевы порно, в немецкой версии «Дьявол мисс Джонс», которую она дублировала, голос переходит от одного тела к другому, находит свое воплощение где-то в другом месте, как pill-box hat[132]– маленькая шляпа Олега Кассини переходит с одной головы на другую. Люди уходят, голоса остаются. А шляпы…

Вернувшись в гостиницу, она рассказала Шарлю о прогулке.

– Забавно, – сказал он, – ты ищешь тональность, звучание для галактической музыки чистейшего пророка, этакого Моисея со скрижалями в виде партитуры, который даже написал один фрагмент, озаглавив его «Псалом 128», который считал, что Веберн был Аароном, пожертвовавшим себя моде, о Курте Вейле даже говорить не будем, он продал свою душу for a song.[133]Он отказался от либретто, потому что там были эротические сцены… И у кого ты в конце концов находишь это точное звучание? У совершенно упадочной дивы, изъеденной наркотиками, у воплощения дегенеративного китча, чудовищного ангела прерафаэлита в кружевах из инея…

– Пути Господни…

– Для тебя «пути» это голосовые связки?

– Должна существовать некая связь между Моисеем и Кэнди Дарлинг, между ночным пророком и куклой из инея!

– И эта связь – ты! – рассмеялся он. – Что это у тебя за духи? Что-то новое?

Она подошла к мини-бару и взяла шоколадку «Эрши».

– «О Д'Исси», от Исси Миаки.

– Я забыл тебя спросить… Как вчера было в «девятьсот девяносто девяти»?

– В «Правде девятьсот девяносто девять»? Неплохо. Только много народу, даже слишком много. Россия снова входит в моду…

– Интерьер?

– Здешнее барокко, из нижнего города: китч и модерн, смесь «Макдоналдс» и этакой ватиканской помпезности. Бархат с металлом. В полутьме, когда я туда пришла, мне бросились в глаза очень красивые сапоги и из-за того же стола шел голос, говорили по-немецки, но язык некоренного жителя, легкий, колкий.

– Вольфганг!

Вольфганг Йооп?! Пруссак в Нью-Йорке! Todtchic,[134]элегантен даже в джинсах и футболке, к тому же умен. Остатки, что называется, сладки: Потсдамские sampling двадцатых годов, которые проходят с ним реинвентаризацию, наскоро перемешанные с Манхэттеном – смесь неожиданная, ритмизированная, саркастическая, всегда на пике сегодняшнего дня. Отличный экземпляр.

– Джим там был?

– Да, но недолго, пошел работать над своим сценарием. Фильм будет называться «Пес призрак – Путь самурая».

– С кем? Думаю, опять с Джонни Деппом.

– Кто еще был? – спросил Шарль, он всегда был немного снобом и любил имена.

– Манекенщицы – тебе бы понравилось, и одна дама, которую я приняла за Синди Шерман, но когда я подошла поздороваться, оказалось, что это не она, но кто-то в конце концов сказал мне, что это она. Как будто ее дубликат, только несколько обновленный, Моника Витти, которая выглядит, как Мадонна… Ты слушаешь?

– Нет…

– Один тип сказал: «Теперь всё что-то напоминает – просто ужасно, все напоминают кого-то, никак не понять, что кому принадлежит и кто есть кто!» Я спросила: «И что?» – «А то, что вокруг только римейки, sequels, копии!» – «И что?» – спросила я. «А больше ничего», – и он шумно втянул в себя дорожку кокаина, который непонятно откуда взялся…

Потом она решила выйти подышать свежим воздухом.

Вышибала в дверях решил поставить ей на запястье печать по трафарету: чернильные цифры и название клуба «Правда 999› – этакая контрамарка, пропуск, чтобы она могла вернуться, глупо конечно, но она не захотела, эти цифры на запястье ей кое-что напомнили. Она оказалась на улице, на ледяном холоде и вернулась одна в гостиницу.

– А ты? Что делал ты?

– Я сидел в гостинице. Тоже слушал звуки города. Голоса людей в баре. Знаешь, мне нравится, как говорят нью-йоркцы, как будто перебрасываются мячиками, метательными снарядами… Кроме того, это успокаивает: я понимаю достаточно, чтобы не чувствовать себя в изоляции, но конечно, не все, смысл несколько ускользает, но так я лучше слышу музыку слов.

– Либо слова, либо музыка… Разве надо выбирать?

– Не с тобой! Во-первых, ты иностранка, ты не так хорошо говоришь по-французски…

– Да что ты!

– Во-вторых, ты музыкантша… иностранка и музыкантша…

– Не спуститься ли нам в бар выпить?

– О'кей…

В коридорах этого отеля вечно теряешься. Они шли, возвращались, снова проходили мимо своего номера.

– …и еще, забыла, когда я выходила из собора Святого Патрика… – Она возвращалась в своих мыслях, как они, идя по коридору. – …из собора Святого Патрика, я увидела на самом верху небоскреба, который напротив, на уровне тридцать пятого, сорокового этажа, эти огромные цифры, которые видно…

– Черт, да где же этот лифт…

– Ночь начиналась очень далеко, на Пятой авеню: в небе 666, видно отовсюду… И представляешь, мне сказали, что эти три цифры – это знак Зверя Апокалипсиса от Иоанна. Дракон о семи головах и десяти рогах.

– Мне очень нравятся эти длинные белые занавеси, ниспадающие с высоты, вон там, в холле… Нет, не там, бар слева… проходи… нет, давай сядем там на застекленной террасе.

– …а вечером, значит, я иду в этот клуб, 999, те же три цифры, только наоборот!

– …коку!.. Виски!

– Ice?

– No![135]

– Я тебя слушаю… и что? Это ушедшие в катакомбы? По поводу Апокалипсиса, я знаешь, что тебе скажу: он уже наступил, несколько лет назад, но это Апокалипсис без драконов, ангелов, всадников и труб. Он настолько неопределенен и идет столь медленно или столь быстро – а это одно и то же, – что его не замечаешь. Это вирус, передающийся через катодные трубки, вирус огромных цивилизационных сообществ, и главным образом он передается через звуки, издаваемые этими сообществами, через их язык, это вирус, заражение которым происходит через слух! Конечно, он маскируется, маскарад, как и все, этот вирус тоньше, опаснее, чем газ ZX, СХ, чем горчичный, зарин… они по крайней мере убивают так убивают…

– Видел бармена?… Он похож…

– Да, двойников все больше и больше… и чем дальше, тем больше… Этот вирус уничтожает трещины, рождаемые временем, бугры и вздутия Истории – конец шестидесятых, например, начало семидесятых. Они улетучились, исчезли из тел некоторых городов, из их духа, о них забыли, не вспоминают, забыли даже крепче, чем послевоенные годы… или начало века, когда меня еще не существовало…