Читать книгу - "Я, которой не было - Майгулль Аксельссон"

Лучше бы я была Мари.

И Сверкер был бы мертв, а я бы вышла из тюрьмы. И ехала бы теперь на машине прочь. Или возвращалась домой. Как посмотреть.

Но если есть я, значит, Мари нет. Она — только мысль. Причем мысль довольно дурацкая, ведь захоти я и в самом деле выдумать себе альтернативную жизнь, уж я бы приправила ее разными утешительными штуками. Любовью. Доверием и искренностью, сыновьями и дочерьми, чудесными лекарствами и сенсационными научными открытиями. Но беда в том, что я сама в это не смогу поверить. Так, как верю в Мари. Я — это она, а она — это я, и только миг отделяет нас друг от друга.

Но я, собственно, думаю не о Мари. Она у меня в голове только ради того, чтобы не думать о Сверкере. О крике Сверкера. О причине его крика. И о том, как понимать эту причину.

Я ему омерзительна.

От этой мысли я зажмуриваюсь, но все равно заставляю себя снова прокручивать ее в голове. Я омерзительна Сверкеру. Он вида моего не выносит, не в состоянии находиться со мной в одной комнате, в одном доме, может, даже в одной и той же части света.

Иногда я его понимаю. Мне самой это омерзительно.

Прошло четыре года и четыре месяца с тех пор, как я его целовала. Когда Бильярдный клуб «Будущее» в последний раз собирался на Мидсоммар, мы играли в «лебединую охоту», а он сидел рядом в своем кресле и смотрел на нас. И тут я, потная и хохочущая, плюхнулась к нему на коленки, забыв на мгновение, кто я и кем стал он, и, положив ладонь ему на щеку, поцеловала, — мой язык скользнул в его рот и принялся осторожно пробовать на вкус его слюну. Но это длилось всего несколько секунд, потом он отдернул голову и сжал губы.

— Пошла ты к черту! — прошипел он. — Проваливай!

Пер стоял рядом и все видел. Он сморщил лоб и огорченно надул губы. Видимо, это меня и взбесило, что есть свидетель, что кто-то узнал, как все обстоит на самом деле. Но я ничего не сказала. Только соскользнула с колен Сверкера и, повернувшись к нему спиной, стремительно зашагала по газону к черному прямоугольнику двери и, вбежав в дом, заперлась в туалете. Я гримасничала в зеркало, полоща руки в холодной воде. Скотина! Какое у него право — так со мной разговаривать? Пусть скажет мне спасибо, что вообще живой остался! Он что, не понимает? Неужели непонятно, что я пощадила его, и не один раз! Никто бы не упрекнул меня, если бы я сдала его в приют, особенно если бы одновременно предала огласке некоторые детали того несчастного случая. «Гусь» и есть «гусь», и уж от кого уходить, как не от него!