Читать книгу - "Братья - Крис МакКормик"

На судне им никто не интересовался. Старый рыбак давно сошел на берег. В память вторгались призрачные воспоминания, которые, как казалось, давно были утрачены: как он еще мальчишкой прятал за щекой абрикосовые косточки; татуировка в виде петуха на одной ноге Терри Крилла, его американского наставника, и свинья на другой; лимонный запах под ногтями Мины, когда он целовал ее руки. Когда его мысли обратились к родителям, он увидел их как живых. Причуды, шуточки, обороты речи, манера держать себя – все это было настолько ярким, что Аво невольно повторял их движения: проводил языком по передним зубам, как делал отец, рассказывая анекдоты; слегка пританцовывал и поводил плечами, как делала мать, когда готовила еду…

Но что больше всего его удивляло – ощущение, что они стоят рядом и тоже смотрят на порт, на плещущие волны, на город с крышами цвета тыквы, на паромщиков, управляющих подъемниками… Вот же они, его родители, – не воспоминания, а настоящие, живые. Еще совсем недавно, год назад, он приписал бы это своей сентиментальности, но теперь он понял, что память человека питается тем же топливом, что и воображение. Правда, этого топлива в основном хватает либо для первого, либо для второго.

Аво хотел равномерно распределять свои душевные силы, хотел и помнить и воображать в равной степени отчетливо. Он подумал, что раньше его воображение питало множество жизней, поэтому, когда «Викинг» пристал в порту острова Карпатос, он уже мечтал о том, чтобы вернуться в то время, что давно позади, вернуться к Мине.

На Карпатосе он нанялся на небольшое торговое судно «Мудрец». Судно направлялось в южный турецкий порт Мерсин. Наниматель, с шеи которого свешивалось распятие, выслушал Аво, который предложил свои рабочие руки в обмен на проезд, и спросил по-английски, христианин ли он?

– На борту у нас большое количество пилигримов, что направляются в Тарсус, – пояснил хозяин. – Обычно мы ходим без пассажиров, но у нас есть каюта и для паломников, даже если паломник окажется размером с нашего «Мудреца». Поможешь нам с разгрузкой в Мерсине, и все в порядке.

Аво не стал лгать насчет своей веры (вернее, недостатка оной). Просто сказал, что он из Армении – страны, которая раньше всех народов мира приняла христианство.

Хозяин хлопнул в ладоши и воскликнул:

– Армянин, значит? У меня на борту есть человек, который ненавидит всех армян на свете. Его как-то бросила подруга-армянка в Мерсине. Тому уж лет пять будет, а он все никак не может ее забыть. Он на самом деле уже порядком надоел мне. Так что добро пожаловать на борт!

«Мудрец» возил антиквариат на продажу, и экипаж шутил, что судно, ввиду своего почтенного возраста, само прекрасно может сойти за экспонат. Аво объяснили, что судно называется шхуной, и показали, как работать с парусами на обеих мачтах. Шхуна имела гафельное, а не бермудское парусное снаряжение. Аво сделал вид, что понимает разницу. Все, что он понял, – паруса весьма ветхие, в пятнах, изодранные и небрежно прошиты. Каждый шаг Аво по палубе сопровождался треском и скрипом досок. Аво перекрестился – отчасти чтобы сойти за христианина, каковым он являлся лишь наполовину, а отчасти – из-за искреннего страха вывалиться за борт, когда паруса надул ветер, и «Мудрец» двинулся на восток.

Что же касалось пункта назначения, то Аво никогда не слыхал о Тарсусе, хотя и делал вид, будто всегда мечтал побывать там. Судовладелец с крестом на груди много рассказывал ему о городе. Год за годом он возил большое количество паломников – а почему бы и нет, ведь место рождения святого Петра находилось всего в двадцати пяти километрах от Мерсина.

Путешествие закончилось через два дня, и на второй вечер владелец «Мудреца» пригласил нескольких матросов, включая Аво, выпить в небольшой каюте под палубой. Через несколько часов морских историй сквозь шум прорезался голос одного матроса, который за весь вечер не произнес ни слова. Обдав присутствующих лакричным перегаром (кварта узо, не меньше), он возопил:

– Она ведь любила меня, черт подери!

Аво бросил взгляд на судовладельца, который подмигнул ему и тихонько засмеялся, как бы говоря: «Я же тебя предупреждал!»

– Она художница! – сообщил пьяный, и все присутствующие хором загалдели:

– Мы слышали это уже тысячу раз!

Однако пьяный возразил:

– Но не все. Я вижу здесь новые уши!

– Счастливых Новых Ушей! – сострил кто-то.

– Она настоящая художница, – продолжал матрос, ни к кому конкретно не обращаясь. – Она и живописец, и скульптор – что хотите. Как ни называйте, она это делала, и делала хорошо. Зарабатывала хорошие деньги, а я помогал ей продавать ее работы, и она сказала, что любит меня. Черт побери! Это было за несколько лет до прихода социалистов, но напряженность еще была, и однажды ее галерею разграбили. Разворошили буквально все. Видимо, она зарабатывала слишком много на своем искусстве. Эти ублюдки сделали то же самое с нашими церквями. Всем нашим святым стерли краску с лиц спиртом, а окна поразбивали. Бог им простит, но я не буду!

Судовладелец не выдержал:

– Этак у меня день рождения наступит, пока мы тебя дослушаем.

– Я – грек, – продолжал рассказчик. – А она – армянка, черт возьми! Однажды она пришла в свою галерею и видит – все разрушено. И она сказала, что нужно начинать все заново. Ее пригласили в одну церковь, чтобы восстановить поврежденные фрески. Она стала делать святым новые лица. Именно там мы с ней и познакомились. Я работал волонтером, помогал разгребать завалы. И мы полюбили друг друга! – закончил матрос и зарыдал.

Пока он плакал, никто не осмеливался шутить и смеяться. Но и жалость казалась здесь неуместной. Поэтому некоторое время все остальные пили и курили. Каждый успел выпить по четверти бутылки, пока их товарищ успокоился.

Несчастный любовник продолжил свою историю:

– В итоге мы стали жить вместе. Стали работать. Она делала потрясающие вещи. Нам удалось продать пару ореховых стульев, выдав их за подлинные «Георг Первый». Одному коллекционеру работ Дега очень понравилась ее маленькая медная балерина. Он даже разницы не заметил. Я даже не могу назвать это подделкой – настолько красиво все она делала. Кажется, ее работы только улучшали оригинал. Мебель, книги, колода карт – она даже из чернильного пятна могла сделать подлинник. Но потом она заявила, что уезжает в Мерсин, и так и сделала. А я раз в полгода езжу туда, чтобы увидеть ее. Покидая Афины, она сказала мне, что хочет быть подальше от греков. Но настоящую причину я понял позже – она никогда не испытывала ко мне тех же чувств, которые я испытывал к ней. Она знает толк в подделках, но я даже не догадывался, насколько хорошо. И любовь ее оказалась подделкой, я уверен в этом. А ведь это вам не стул и не статуэтка. Это большой грех.

Все выпили. Когда заговорил Аво, на него из-за бутылок разом устремилось несколько взглядов. До этого его голос слышали едва лишь двое.

– А она занимается паспортами, визами, бро?

Пьяный фыркнул: