Читать книгу - "Дорогая буква Ю - Игорь Шестков"

28 июля 2018. Жарко в Берлине. Жарко и в Москве. Вчера умер Владимир Войнович. Ему было 85 лет. Светлая память!

Умер писатель — добрый старый друг. Нет, я знаком с Войновичем не был. Но его проза — проза доброго старого друга. Так же как рассказы Довлатова. Или «Москва — Петушки». Или романы Юрия Домбровского. Читая его изданные в самиздате вещи, можно было сладко посмеяться над нашей бредовой и подлой жизнью в Совдепии. Ощутить, что ты не один тут такой. Что есть друг, понимающий все не хуже твоего… и к тому же умеющий смеяться. И смешить. И как просто и ясно написано. Без придури. Без зауми.

«Иванькиада». Смешно и грустно. Войнович хочет квартиру хорошую.

«Шапка». Мне говорят — выкуси. Я и выкусываю.

«Москва 2042». Сардонически смешно. Отец Звездоний. Сим Симыч. Свинина вегетарианская «Прогресс». Продукт вторичный… Но тут уже что-то мешает. Это не только смешно, но и противно. Этот текст хочется после прочтения из себя вытошнить. А почему? Потому что невозможно долго жевать ядовитую чернуху, пусть и хорошо поперченную и посоленную талантливым автором. Какие бы фантастические конструкты ни строил Войнович в этом романе — все они как будто слеплены из продукта вторичного. И шутки, и характеры, и звездолет, и свинина вегетарианская и щи «лебедушка», и гандзя-рыбка. И сам текст. Гениалиссимус, Москореп, прекомпиты — какие гадкие слова! Не гадкие, гадостные.

«Чонкин» для меня — несмотря на капитана Милягу, Моисея Соломоновича Сталина, Плечевого и мерина Осоавиахима — вариант «деревенской литературы». С чесноком и укропом. Я — не знаток советской деревни, но бывал… и не верю ни в такого Чонкина, ни в Нюру. Как не верю ни в Теркина, ни в Емелю Дурака, ни в Илью Муромца. Не верю… и не люблю эти лубочные представления… это литературное кликушество, терпеть не могу этих искусственных героев, матрешки и свистульки.

Вторую часть «Чонкина» читать трудно, несмотря на все удавшиеся ухищрения, третью — невозможно. Художественная неправда. Выросшая из семян художественной неправды первой части.

Невозможно читать и последнюю книгу Войновича — «Малиновый пеликан». Хотя и она хорошо сделана, и написана талантливо. Почему невозможно? Потому что не может советский бобик-попрыгун прыгнуть выше той отметки, что ему положена. Как ни изощряйся.

Советчина не может породить ничего кроме своего подобия, и мы, выходцы из этого поганого болота, не можем написать ничего, что бы ни было его производной. Даже самые талантливые из нас. Я не знаю ни одного исключения из этого правила.

Последняя книга Войновича — пережевывание старых, хорошо знакомых тем.

Надо уметь вовремя остановиться. Замолчать. Но этим искусством даже гении не владеют. Войнович не замолчал.

Жил в Германии хорошо, но, как только представилась возможность, — вернулся на родину, в СССР. Покинул свободную дорогу жизни ради того, чтобы потоптаться в родном тупике. Понежиться в лучах славы.

Я из СССР в 1990 году уехал, а он вернулся и прожил там еще почти тридцать лет. Получил в 2001 году Государственную премию. Вел себя позже безукоризненно, мужественно. Подписывал. Выступал. Осуждал. Упорно рисовал примитивные картинки маслом.

…

Главная мысль этого текста, или, точнее, главное сожаление — не о Войновиче… земля ему пухом…

Даже очень талантливый русский писатель не может преодолеть притяжение свинцовой родины — «взлететь» и стать писателем мировым. Вот что плохо. Его, как мотылька — свечка, притягивает родная жесть и он — даже не всегда это замечая — копается всю жизнь в родной песочнице. Большая жизнь проходит мимо.

До революции мировые писатели в России были, после — нет. И не появятся больше никогда.

«Мировой писатель» — не значит этакий адски сильный, великий, могучий (это все русские категории — обратные стороны комплексов поротого холопа)… мировой, это значит только, исследующий человека, жизнь и судьбу во всеоружии мировой культуры… а не только ковыряющий червивую почву своего этноса и вдохновляющийся ее миазмами.