Читать книгу - "Лупетта - Павел Вадимов"

* * *

Первая стадия канцерогенеза называется инициацией. Именно на этой стадии происходят необратимые нарушения генотипа нормальной соматической клетки, вследствие чего она становится предрасположенной к трансформации в злокачественную опухолевую клетку.

Точный ответ на вопрос, почему в одних случаях инициация происходит, а в других нет, науке до сих пор не известен. Но определенные догадки имеются. Каждую секунду в организме человека происходит деление около 23 миллионов клеток. Этот процесс осуществляется под строгим контролем, в определенных органах и в точное время. Контроль проводится комплексом молекулярных систем, механизмы функционирования которых еще не установлены. Подсчитано, что каждый ген (из примерно 50 тысяч в клетке человека) в процессе жизнедеятельности клетки подвергается спонтанным нарушениям около одного миллиона раз. Все нарушения фиксируются и устраняются системами репарации клеточного генома. В редчайших случаях восстановление нормальной структуры измененного гена может не состояться, в результате чего кодируемый белковый продукт и его свойства изменяются. Если эта аномалия имеет принципиальный характер и затрагивает ключевые гены (потенциальные онкогены), становится возможной деформация клетки. Предполагается, что за редким исключением для подобных событий недостаточно одной-двух мутаций или перестроек в геноме. Однако нарушения в геноме постепенно накапливаются и могут повлечь за собой качественные изменения в молекулярных механизмах регуляции основных клеточных процессов, что ведет к развитию опухоли.

Мы привыкли считать инициацию рака леденящим душу проклятием, от которого хотел бы застраховаться каждый здравомыслящий человек. А что если посмотреть на этот процесс с другой стороны? Представьте, что инициация канцерогенеза является не чем иным, как самой настоящей инициацией в первоначальном смысле. Ученые описывают множество вариантов шаманских инициаций, и все они, как правило, включают в себя элементы переживания смерти, очищения и воскресения. В инициации всегда умирает старый человек и воскресает человек новый, посвященный. Вы спросите: посвященный во что? Пока не знаю. До воскрешения еще далеко. Но если доведется воскреснуть, обязательно расскажу. Жаль, что до конца этой дороги доходят далеко не все. Как ученики шаманов, так и онкобольные. Но уже сейчас я успел заметить, что жесткие схемы химиотерапии, убивающие в организме все живое, во многом напоминают психотехнические шаманские эксперименты, сочные описания которых так удавались Мирче Элиаде.

Выходит, что заново открытая в двадцатом веке химиотерапия, как и все великие мистерии прошлого, утратила свою эзотерическую сущность, сохранив лишь пустую оболочку бессмысленных пыток жестоким «лечением». Вот почему те счастливцы, которые прошли инициацию до конца, достигнув полной ремиссии, так и не стали шаманами, управляющими сверхъестественными силами. Не будем же мы искать сверхчеловеков среди дрожащих тварей с мучными лицами, которым годами не дает спать страх рецидива? По злой иронии судьбы, большинство из них даже не подозревают о своих скрытых способностях, считая себя жалкими инвалидами. А те единицы, которым волей случая открывается истина, подобно всем великим посвященным, окутывают жизнь завесой тайны.

В то время как пыточная капельница пропускает через мертвое тело мое отвратные зелья, изъятую из тела душу возносит на вершину мирового древа гигантская птица с железными перьями и длинным хвостом; она помещает ее в яйцо, лежащее в гигантском гнезде, и высиживает до сакральной зрелости. Потом, когда душа моя вылупится из яйца и войдет в обновленное и воссоединенное тело, я воскресну, но уже не профаном, а шаманом, готовым к великому служению... Жаль только, что закономерным итогом такой инициации, скорее всего, станет переезд из гематологического отделения больницы в психоневрологическое с диагнозом «острый психоз на фоне интоксикации цитостатиками». Ну ладно, ладно, помечтать-то можно?

* * *

А потом я снова стану ждать. Места себе не буду находить. Впрочем, что-что, а место, конечно, найду. Забреду в какое-нибудь кафе и засяду там, как лось. Нет, напиваться не буду, как можно, мы же интеллигентные люди. Возьму ма-а-аленький такой графинчик с водочкой. Стоп. Что-то это мне напоминает... Дежа-вю, дежа-му, дежа-хрю... Ах да, разумеется! Как же я сразу не догадался! Интервью с вампиром- ювелиром. Ночь за столиком кафе. Страшные подозрения. Молчащий телефон. Потом, разумеется, окажется, что тревога была ложная. Первые тревоги всегда бывают ложными. Я успокоюсь, а зря, тысячу раз зря! А ведь тогда, да-да, именно тогда что-то впервые надломилось, лязгнули стрелки, и вагончик покатился куда-то не туда, ну совсем не туда, да так быстро, что даже откос перестал казаться избавлением. Впереди — всегда возвращение... вечное возвращение из ниоткуда в никуда.

О-па, кажется, кое-кто зашевелился. Давненько что-то тебя не было слышно. Ты как настоящий халдей: когда нужен, не дозовешься, а когда не нужен, тут как тут. Ну, и что на этот раз наплетешь, язва ты моя ненаглядная?

От язвы слышу! Честно говоря, я бы и дальше терпел, но на вечном возвращении терпение мое лопнуло. Ишь на что замахнулся! Не тянет эта хиленькая пьеска даже на третьеразрядное возвращение, не говоря уже о вечности. Куда там! Скорее замкнутый круг какой-то. И это ты называешь высоким чуйством? Вяленькое что-то у тебя чуйство. Курам на смех! Это, брат, не любовь, а слабовь какая-то получается. Угу, от слова «слабость», ты правильно меня понял. Да что я тебе все это втюхиваю, скажи на милость? Будто воспитываю, честное слово! Нашел кого воспитывать! Бесполезняк! Тебе тут хоть кол на голове теши, все одно. Ну что, разве я не прав? Ты ведь завтра попрешься — спорим на саечку! — попрешься провожать свою ненаглядную в студию к рукастому фотографу, который обещал — молчать, поручик! — обещал, что с начинающей модели и волоска не слетит во время сессии. Не слетит, ей-Богу не слетит, кто бы сомневался! Он ведь, как и ты, никогда не решается предложить своим избранницам сеанс в стиле ню. Он ведь, как и ты, покорно фиксирует их в одежде, отгоняя мухобойкой трусости шершней зудящих инстинктов. Куда ему, он такой нерешительный, как мы успели заметить. Такой зажатый. Сама скромность. Наверное, боится чихнуть на натурщицу. Боится сорвать с нее одежду. Боится завалить на видавшую виды кушетку после удачной во всех отношениях фотосессии. А ты давай начинай нервничать, брат! Пора уже, чего тянуть-то? Видать, и глаз сегодня ночью не сомкнешь. А, угадал? Опять будешь курить свою вонючую трубку и рисовать в уме леденящие душу картины похищения сабинянок. У тебя все это хорошо получается: нервничать, мучиться, дергаться, только не в постели с девчонкой, а без нее. Я, кажется, разгадал твою загадку, брат. На самом деле тебе никакой девчонки-то и не надо. Не надо никакого тела, дышащего страстью, потного, живого. Тебе нужно дергаться. Нервничать. Страдать. Истязать себя, пока твою зазнобушку тискает очередной донжуан. Только на это ты и способен. Натянешь два жилистых нерва на потрепанный аль-уд и давай дзенькать, пока всю душу не вымотаешь. Ай, молодца! Играй, играй, наяривай, но только имей в виду, что экс-хозяйке твоего сдувшегося сердечка скоро надоест прислушиваться к заунывной мелодии, и ты останешься один на один со своей замечательной слабовью!