Читать книгу - "Змия в раю - Леопольд фон Захер-Мазох"

Иные корчат из себя святош

И в осужденьи очень прытки,

Пока не выпал случай все ж

Чужие повторить ошибки.

Пфеффель[56]

За шумным праздником последовала череда спокойных дней, позволивших обитателям Михайловки собраться с мыслями и отдохнуть. Первой, кто снова появился в поместье Меневых, была супруга священника. С этой пышнотелой, сильной и умной женщиной произошли решительные изменения, которые тотчас же обнаружила Зиновия. В хитрых глазах Февадии читалось явное беспокойство, и она, обычно изрекавшая свои суждения, точно депутат парламента, теперь довольствовалась тем, что слушала и, как говорится, держала ушки на макушке.

Все пили кофе, когда пожаловал Карол и привез с собой долговязого, услужливо улыбающегося итальянца, который сразу же принялся извлекать на свет Божий бюсты, гипсовые статуэтки и яркие многокрасочные оттиски.

— Я его постоянный покупатель, — сообщил Карол Меневу, — ты тоже можешь приобрести что-нибудь, у тебя таких вещей не хватает.

Итальянец продемонстрировал Венеру Медицейскую. Менев осведомился о цене.

— Это точные копии знаменитых полотен и скульптурных изображений, — вмешался Карол, — сплошь классика, настоящее украшение для дома.

В конце концов Менев купил-таки богиню любви и Ариадну верхом на леопарде, а также три картины: «Покоящуюся Венеру» Тициана, «Елену Форман» Рубенса из галереи венского Бельведера[57]и «Форнарину» Рафаэля.

Пока остальные советовались, где лучше всего поместить новые вещи, Февадия передвинулась ближе к Зиновии, как обычно сидевшей спиной к окну.

— Не знаю, — заговорила она тихим голосом, — но мне в последнее время кажется, что существуют два разных мира. Один, в котором мы жили до сих пор, с крестьянами, курами и свиньями, и другой — откуда происходят эти картины и вы, госпожа Федорович.

— Ваше счастье, что вы так мало знаете об этом другом мире, — сказала Зиновия.

— Я с вами согласна, — со вздохом ответствовала Февадия. — И все-таки: как прекрасно то, о чем читаешь в романах или что видишь в театре! Не обижайтесь, но вы тоже представляетесь мне героиней одной из тех книг, которые Наталья дала почитать моей Алене.

Зиновия промолчала в ответ, только улыбнулась.

— Кому бы из нас не хотелось когда-нибудь пережить такое, — продолжала Февадия, — серенады, дуэли, похищения и тому подобное. Но мы лишь едим, пьем и спим — все сводится к этому.

Зиновия пожала плечами:

— Жизнь коротка, зачем же влачить ее в печали и скуке? Глупец, кто так поступает. Без любви мир — пустыня. Вы, добропорядочные женщины, знаете только обязанности. Мерзнешь, зябнешь от этого счастья, которое столь вам дорого, а под конец делаешь открытие, что обязанности нельзя ни надеть на себя, как теплую шубу, ни растопить ими печь…

Февадия вздохнула.

— Вам легко говорить, вы молоды. Вы красивы, а что я?

— Вы? — откликнулась Зиновия. — Да вы еще вполне привлекательная женщина. Прежде всего, у вас роскошная, поистине царственная фигура, но вы неправильно одеваетесь. Эти простые ткани, эти темные краски, наверное, подошли бы молоденькой, свежей девчушке, а женщине зрелой нужны блеск и цвет.

— Не согласились бы вы что-нибудь порекомендовать мне?

— О, с удовольствием!

— Может быть, вы позволите мне при случае рассмотреть ваши платья поближе?

— Разумеется, как только вы пожелаете.

Февадия быстро встала и с хитрой улыбкой взяла руку Зиновии.

— Мой муж ни бельмеса не смыслит в таких вопросах, ему придется просто выдать необходимую сумму, и баста!

— Я вижу, вы начинаете наверстывать упущенное.

— Если б я только могла — но, боюсь, слишком поздно!

Священник удивленно вытаращил глаза, когда его супруга завела разговор о приобретении платьев и прочих вещей, однако перечить ей не осмелился. Февадия поехала в город с Зиновией, страстью которой было делать покупки, пусть даже для других, сняла деньги в сберегательной кассе, выбрала и заказала все, что сочла нужным, и потом с лихорадочным нетерпением стала дожидаться портного с готовыми туалетами. Когда же тот в назначенный срок не приехал, у нее случилась мигрень, а вместе с нею, похоже, — и у всей приходской усадьбы. То были худые часы для бедного священника. Оконные и дверные стекла жалобно дребезжали, половицы тяжело охали под ногами попадьи, старая мебель мучительно кряхтела, дымовая труба и щеколды кривились гримасами, книги регистрации браков и рождений корчили болезненные мины, даже кошка под печкой и краснопузый снегирь в деревянной клетке, казалось, тоже страдали мигренью.