Читать книгу - "Радуга и Вереск - Олег Ермаков"

Правда, оставлять ценные вещи в гостиничных номерах и не стоит — в Испании у Маринки сперли забытый айпод, и доказать они ничего не смогли. И все же — вышел налегке. Будь что будет.

Косточкин испытывал тихую ярость, ну да, так как по натуре был спокойным парнем. А сейчас его душила обида. Как смел этот проклятый востроносый старикан с сальными волосами изувечить чужой альбом? Художник? Тем хуже. Понравились картинки?.. Да он же не подросток, в самом деле, а старпер.

…А Маринка беспокоится: что, мол, он тут делает? Он — разбирается!

Вдел наушники в уши. И по проводкам потек тягучий голос Ричарда Эшкрофта, да. Некоторые музыканты — наверное, и писатели? — рано или поздно становятся нам родней.

Эшкрофт пел о том, что он коротает ночи в гостиничных номерах, кого-то ждет и вообще мчится, словно поезд, в какую-то чужую страну, хотя у него и нет билета.

И хотя, по правде, эта вещь «A song for the lovers» Косточкину и не нравилась у Эшкрофта — слишком попсоватая и невнятная какая-то музыкально, — но слова, смысл, как раз совпадали с тем, что происходило. Да?

Я не знаю, когда этот поезд остановится,

Но я говорю тебе, мой друг, что не хочу сходить.

Тут ему внезапно вспомнилась одна повесть Пелевина, единственная вещь, которую он прочитал, чтобы Алиса отстала, — «Желтая стрела», такая не утяжеленная всеми поздними приколами, кивками и перемигиваниями, добрая, как баллада Боба Дилана, ну или что-то вроде этого, повесть, действие которой и происходит исключительно в одномерном пространстве поезда. И в конце вдруг пространство раскраивается душераздирающим жестом: герой соскакивает на насыпь и стоит, слушает ветер. Он свободен? А герой Эшкрофта не хочет свободы?

Но, пожалуй, у Пелевина больше драйва, чем у Эшкрофта в этой песне, а может и вообще больше. Пелевин — драйвом и берет. Такого не было в русской литературе, утверждает мама. И весь Пелевин, мол, это какой-то сплошной рок-н-ролл.

Алиса за Пелевина глаза выцарапает.

Но… интересное занятие… Что? Да вот заехать в провинцию, чуть не убиться и бродить, гадать по Эшкрофту, как по этой китайской книге… как ее? Дзынь какой-то, в общем. Дзынь — ян — трындец.

Ну а следующая песня?.. Но и тут получился облом, как говорится. Плеер работал на последнем кубике — и вот издох.

Это и есть дзынь — ян — трындец.

На улице было паскудно, пасмурно, слякотно. И Косточкин снова испытал прилив удивления — всему: себе, этому городу, автомобилям, людям в цивильной одежде. В одном месте он поскользнулся, поймав быстрый взгляд какой-то девушки в желтой куртке с надетым на голову капюшоном. Э-э, осторожней, чувак, сказал он себе.

Он оглянулся на дороге, пропустил две или три машины, а четвертая уже и была с надписью «Такси» и телефонным номером. Быстро доехал «до красной церкви напротив собора и стены», таксист, молодой мужчина азиатской внешности, сразу сообразил, где это.

Косточкин подумал, что раньше роль такси выполняли лошади. Нет, по надобности, конечно, лучше перемещаться верхом. Все-таки центр и был раньше замком… то есть крепостью.

По дороге в ледяных колдобинах протрюхала унылая псина с обрывком веревки на шее. Косточкин проводил ее взглядом и обошел пятиэтажный дом из белого кирпича. Дом стоял на краю древесного оврага. Внизу виднелись крыши коттеджей и простых домов с трубами. Слева — красноватая церковь, за нею вдалеке — и тоже за оврагом — бледно синел собор знаменитый. Косточкин топтался перед подъездами. Дом потихоньку осыпался. Из оконцев подвальных шел парок. В одно из них вылез белый кот с большой башкой и оборванными ушами. Он дымчато посмотрел на Косточкина и осторожно соскочил на асфальт, покрытый льдом и ноздреватым снегом, приблизился к краю оврага — и исчез в зарослях. Косточкин смотрел на окна, озирался. Никого, чтобы спросить. Это было как-то глупо. А казалось поначалу легко и просто: спросил, где тут художник Аркадий Сергеевич? Ну как в деревне. Но все-таки это город, хотя и с родовыми приметами деревни. Железные двери на запоре.

Косточкин обернулся. За деревьями, на той стороне оврага тускло краснела крепость. Хорошее место выбрал этот wall Man^[177]. Сиди и наблюдай.

Косточкина стала уже пробирать дрожь. Сырая зима — сущее наказание.

Уже минут двадцать он топтался здесь, но кроме того белого котяры так никого и не увидел. Да в окне мелькнуло чье-то лицо. На дерево села галка. Конечно, дом уже заметил его и следил за этим странным парнем в черном полупальто и синей итальянке.

Косточкин потерял терпение и решил уже уйти, завернуть поскорее в какую-нибудь кафешку, отогреться хорошенько кофе, коньяком, да и поесть что-нибудь существенное. Как вдруг пластиковое евроокно на первом этаже приоткрылось и пожилая женщина в сиреневом теплом халате участливо спросила, не к Охлопьеву ли молодой человек пришел.

Косточкин чуть альбом не выронил от неожиданности и горячо подтвердил, что именно к нему.

— Так его нету, — сообщила женщина. — Он ушел еще утром в институт, я как раз Терезу выгуливала.

— Но… может, пришел? — спросил Косточкин.

— Нет, уверяю вас.

— Простите, — проговорил Косточкин, — но… как это может быть?

— Что именно?

— Ваша уверенность?

— Ах, все очень просто. Тереза всегда лает, как он поднимается к себе.

— Хм… А… на других не лает, что ли?

Женщина покачала головой.

— Нет. Даже на чужих.

— Понятно, — пробормотал Косточкин. — Хорошо, спасибо.

— Не стоит благодарности, — ответила она. — Просто вижу, студент мерзнет.

Косточкин обошел снова дом, поглядел по сторонам, соображая, куда лучше направиться. Его тянуло в сторону оврагов и собора. Кажется, там, внизу, была какая-то забегаловка. Ему необходимо было сейчас просто опрокинуть стопку водки, и все. Закусить крабовой палочкой. Да, когда он пошел следом за теми искателями синагоги, то увидел какой-то симпатичный домик зеленый с толпящимися мужиками.

Спустившись по булыжной крутой улице, он и увидел справа этот зеленый домик. Но, подойдя ближе, понял, что это обыкновенный магазин. Правда, к нему примыкало нечто вроде кафе — огороженная площадка, укрытая маскировочной сетью. Но это было явно лишь летнее кафе. Он завернул в магазин, чтобы просто чуть согреться.

В магазине была только одна посетительница. За прилавком стояла крашеная продавщица. Посетительница обернулась, взглянула на Косточкина.

— А, это вы? — спросила она. — Павел… Павел… Еще не завершили миссию?

Косточкин узнал ту женщину с горы под собором. Он поздоровался. На ней было все то же зеленоватое пальтишко, вязаная шапка.

— Что это с вами случилось? — спросила она, разглядывая его лицо.