Читать книгу - "Последнее целование. Человек как традиция - Владимир Кутырев"

Останавливая время, бессмертие уничтожает и пространство. Это состояние, когда нет противоречий, ибо небытие сливается в нем с бытием. Быть без-смерти – значит быть бес(з) – конца. Внутренне не расчлененное, бесконечное бытие не развивается, поскольку равное себе всегда совершенно. Не случайно, первоначальные представления о вечности локализуются в виде рая или ада, где царят чистое добро или чистое зло и они, в отличие от бренной жизни, друг с другом не пересекаются. В стремлении к бессмертию выражается тенденция абсолютного господства разума над природой, ее эволюцией. Состояние бессмертия – апофеоз искусственного, ноотехносферы.

Разумеется, исторически менялось отношение к смерти/бессмертию не только «вообще», но и к ним же – «по-научному». Подобно тому как на заре технологической эры отождествление разума с благом было почти неизбежным, так и достигнутая с помощью науки вечная жизнь казалась тогда высшим счастьем, которое могут иметь люди. Когда русских космистов с опаской, но упрекают в антиэкологизме и антигуманизме, то хотя по сути их теорий это верно, учитывая исторический контекст (а вне истории никто не действует) это несправедливо. Вера в технику была практически всеобщей, мыслитель, придерживавшийся критических представлений об ее роли, выпадал из рационального контекста и тем более не мог быть «передовым». Иной оценки заслуживают нынешние сторонники Homo immortalis, а фактически Posthomo в ситуации, когда противоречия технического прогресса вполне обнажились: она должна быть более дифференцированной и реалистичной.

По отношению к живущим людям – к нам и сейчас – среди них, если не брать во внимание разных шарлатанов, обещающих вечную жизнь «здесь и сейчас», то есть говорить всерьез, можно выделить 3 типа бессмертников: «прельщенные», «равнодушные», «агрессивные».

Первые совершенно искренне хотят облагодетельствовать человечество. Они не задумываются, что если их идеи воплотятся, это будет сущностно другое существо, или «вещество-техщество» – без души, без наших надежд, страхов, радостей и смыслов. У него будет иное отношение к своему Я, да и что такое обесчувствленное Я? Квант-порция информации? Оно и мыслить будет совершенно по другому, или субъектного сознания не будет вообще. Это полная потеря идентичности существующего человека. Но любые, самые бесспорные доводы не могут достичь сознания этих благородных спасителей человечества. Для них они, как и то, что люди умирают – «казуистика», а железным фактом являются их проекты вечной жизни[94]. Поколебать эти взгляды никому не удастся, их можно только «капсулировать», вырабатывая соответствующее отношение: понимание причин, нередко заключенных в обстоятельствах социальной и личной жизни.

Другая часть имморталистов осознает, что личного бессмертия быть не может. Неявно подразумевается, что оно, собственно говоря, не будет и человеческим[95]. Поэтому вместо «жизни» они ведут речь о «бытии», вследствие чего различие между жизнью и разумом снимаются даже терминологически. Ведь разум, искусственный интеллект тоже реальны и в каком-то смысле бытийны. Не употребляются и понятия смерть-бессмертие. Обсуждается функционирование информации, в качестве ее носителя берут не мозг, а «машину Тьюринга» и т. п. Это аналоговое моделирование проблем сохранения и передачи некой субъективности, вернее, специфичности. О том, как оно соотносится с жизнью и повлияет на человека предпочитают не высказываться. Вопрос о бессмертии продуцируется здесь прежде всего научно-исследовательским интересом и, как в свое время заметил Э. Райс, «пахнет высшей математикой». Мировоззренческий нейтралитет – суть техницизма вообще, хотя объективно эта деятельность вовсе не нейтральна, что довольно быстро обнаруживается у технократов, склонных к философии.

Они уже намерены «переступить через человека» и пропагандируют идеи его самоуничтожения. Философия бессмертия превращается в апологию смерти, но не сегодняшних индивидов, а человека как родового существа. Отрицание жизни прикрывается заботой об ее продлении. Мировоззренческие похороны человека обычно сопровождаются музыкой на тему его «открытости», необходимости преодоления пределов видовой биологической программы, ставшей помехой развитию техники и главным тормозом прогресса. «Если углубляющиеся вмешательство в естественные процессы способно вызволить цивилизацию из-под гнета биологических законов, уже в обозримом будущем ограничивающих ее существование, то жертва качественной определенностью ее нынешнего носителя – чрезвычайно высокая, но не запредельная плата за фактическое бессмертие»[96].

Здесь все довольно ясно, кроме, пожалуй, одного: чьего бессмертия они жаждут, желая умертвить «нынешнего носителя цивилизации», то есть человека? В пользу кого отвергается жизнь? Учитывая, что подобные идеи сопровождаются ими развенчиванием экологии и гуманизма, при одновременном воспевании компьютерно-информационной техники, становится понятно, что мы имеем дело с первыми идеологами чисто машинной постчеловеческой цивилизации. «Роботы среди нас». В мировоззренческом плане в конце XX века случилось событие, начались процессы, может быть не менее значимые и драматичные, чем все бывшие до сих пор угрозы и вызовы человеку: «пятая колонна» машинообразных, до сих пор маскировавшаяся под человека, вышла на улицу и открыто подняла свои знамена. Хотя внешне это все еще люди, часто вполне симпатичные, их сознание похищено другим миром, а телесность, как у компьютерных наркоманов, лишь подставка, «держатель» информации. Вызов брошен. Противоречие между природой и техникой, естественной и искусственной реальностью персонифицируется, перерастая в борьбу естественного и искусственного разума. Духа и интеллекта. Человека «традиционного», живого – и «нового», техногенного. Все мы находимся в поле притяжения их разнонаправленных сил.