Читать книгу - "Ярость - Андрей Хаас"

Вспомнив сейчас о тех счастливых днях, Тимур страдальчески поморщился и начал привычный для своих поздних пробуждений процесс ленивых потягиваний. Раскинувшись на приспущенном матрасике, он потер глаза и закурил сигарету. Дурацкая привычка – курить спросонья! Бесспорно, гадость, но бросить ее не было сил, а потому он улегся поудобней и в тысячный раз стал осматривать до малейшей мелочи известную ему комнату: стол с тремя икеевскими стульями, бамбуковое кресло-качалку, шкаф с Сониной одеждой, письменный стол, компьютер, книжные полки, цветы, фотографии, замаранный красками мольберт, подрамники, картины. Взгляд уперся в повернутую к стене пыльную картину. Тимур приподнялся на локте и, прищурившись, посмотрел внимательнее.

– Моя картина! – удивленно прошептал он, как будто в первый раз увидел свою давно заброшенную работу.

Живо поднявшись, он подошел к ней, развернул к свету и отступил к противоположной стенке.

– Давно не виделись! Вот ты мне сейчас и сгодишься!

Два тридцать на метр восемьдесят, размер самый максимальный из тех, что можно внести в мастерскую без снятия с подрамника. Качественный итальянский холст, прекрасный трехслойный грунт. Тимур так разволновался, как будто встретил позабытого и нежно любимого в детстве приятеля. Он стал прохаживаться по комнате и задумчиво вглядываться в мутный фон давно просохшего подмалевка. В каше мазков, штрихов и еле намеченных образов смутно угадывалась многофигурная композиция, в которой всадники на бешеных конях вихрем неслись по грозовому небу.

«Долго же я от тебя бегал, – удивленно подумал Тимур. – Ну ничего. Теперь я готов, теперь я вижу, что из этого может получиться».

Встреча с Горским так вдохновила Амурова, что, не мешкая, он перетащил тяжеленный мольберт в центр комнаты, зажег весь свет и бросился вытаскивать из-под шкафов коробки с красками. Тимур торопливо высыпал содержимое коробок на пол, и очень скоро перед ним вырос приличный холмик из сотен тюбиков, пакетов и баночек. Как прозревший слепец, он с вожделением разглядывал собственные краски, читал этикетки, перебирал кисти, озабоченно тряс пузырьки с растворителями и лаками. Многие из пролежавших больше года материалов теперь безнадежно пропали, высохли или загустели, но большая часть была цела и вполне готова к работе. Забыв про завтрак, и умывание, Тимур сбросил со стола все книги, подтащил его поближе к окну и принялся раскладывать краски по цветовым группам. Работа ладилась. Он вытащил из папки целый ворох карандашных рисунков, разложил их перед собой, взял мелок масляной темперы и принялся тщательно прорисовывать контуры будущих фигур, их лица, тела, складки одежды, растрепанные гривы лошадей и прочие детали.

Написать четырех всадников Апокалипсиса он задумал два года назад. Тогда, будучи еще хорошо продаваемым художником, Тимур неожиданно стал одержим этой странной для нашего времени затеей и проболел ею почти год. Уподобляясь мастерам прошлого, он делал множество набросков, тщательно разрабатывал детали и, только достигнув в эскизах известного совершенства, решился наконец перенести собственное видение апокалиптического пророчества на холст.

Идея изобразить жутких вестников конца света, несущихся в кровавых брызгах по поверженным в прах людям, пришла к нему после знакомства с работами Дюрера. Сейчас уже было не вспомнить, кто тогда дал ему тот альбом и зачем, но одна из гравюр прославленного немца настолько поразила Амурова, что впервые в своей жизни Тимур взял в руки Библию. Он запоем читал великую Книгу, вспоминая ранее слышанные изречения, заветы и заповеди, и добрался наконец до того места, где Писание раскрывает тайну самых страшных пророчеств. Более всего его потрясла фраза из Откровений Иоанна о том, что верным признаком грядущего конца всего сущего станет время, когда в мире «не будет никакого художника и никакого художества…».

Древнее прорицание ужасало своей актуальностью – мир, в котором он жил, который питал его и составлял всю его сущность, был абсолютно лжив, продажен, наполнен интригами, низкопробной халтурой, подделками и вульгарной пошлостью. Сознание Тимура словно ядом отравилось этим нелестным для него открытием. И действительно, среди всего окружения художника не наблюдалось ни одного сколь бы то ни было серьезного мастера, искренне стремящегося к красоте или готового ради нее на жертвы. Могла ли нынешняя ситуация в современном искусстве быть простым совпадением со словами праведника? Очевидный ответ был у Тимура перед глазами.

Ни один из его друзей не утруждал себя глубиной и тщательностью. Вся их живопись была технически некачественна, сработана наспех, питалась мелкими идеями и могла соревноваться друг с другом лишь за жалкую усмешку зрителя. При этом такая мазня прекрасно раскупалась, отчего почти все эти художники считались известными и охотно слушали кураторов, специально ставящих перед ними только абсурдные или шокирующие цели. Все галереи современного искусства доверху забились псевдохудожественным мусором, бессмысленными инсталляциями, бездарным видеоартом, объектами и глупенькими картиночками, а живопись и скульптура, воспевающие античную красоту и торжество человеческой жизни, были повсеместно изгнаны и девальвированы до уровня «пыльного прошлого».

Тимур сделался одержим поразившим его открытием. Он беспрестанно говорил о нем со своими друзьями, но мало кем был услышан. Очень скоро за ним закрепилось амплуа сумасброда, вообразившего себе, что только он знает ответ на вопрос «Что есть искусство?». Из-за переживаний и насмешек Тимур даже отменил свое участие во всех ранее намеченных выставках и окончательно замкнулся в себе, чем уже полностью расстроил свои отношения с галереями.

Осознание печальной перспективы так низко павшего искусства и собственного положения в нем глубоко засело в его воспаленном мозгу. Он решил в корне изменить стиль собственной живописи, но более всего ему хотелось продемонстрировать миру свое полное отрицание окружавшей его художественной действительности. Тимур вообразил себя крестоносцем искусства, с кистью в руке сражающимся против всей этой постмодернистской ереси, и он стал тщательнейшим образом выстраивать композицию своей будущей картины. Он жаждал навести мост над выявленной им пропастью художественной истинности и доказать одурманенному зрителю, что выше всего в искусстве нужно ценить лишь умение творить руками из материалов, данных природой, а не все эти принтеры, проекторы и прочие мусорные кучи.

Таково было его личное «откровение». Однако свершить красиво задуманное не удалось, никто его не поддержал, и ничего хорошего из этого не вышло. Реальность посмеялась над ним, а воодушевленное самолюбование художника, испугавшись пустоты холста, шаг за шагом отняло все силы. Тимуру не хватило решимости и мужества. Будучи с юных лет человеком неверующим, он чаще размышлял над возвышающим значением своей горделивой позы или воображал себя на фоне уже написанного шедевра, нежели серьезно верил в его художественное и интеллектуальное значение. В конце концов он стал стесняться насмешливых расспросов и очень тяготиться своими донкихотскими амбициями. Жизнь вокруг него закружилась чередой праздных развлечений, он возжелал веселья и уже очень скоро «пошел на поправку» и «пришел в себя». Недавний замысел стал навевать на него одну лишь скуку. Сказав себе: «Наверное, еще не время», Тимур повернул злосчастную работу к стене и благополучно о ней забыл…