Читать книгу - "Чудские копи - Сергей Алексеев"

Балащука выволокли из машины без всяких церемоний, отняли телефон, часы, упаковали в смирительную рубашку и сволокли сначала в приемный покой. Там завалили на кушетку, стащили ботинки, содрали брюки, тщательно выскребли все из-под ногтей и омыли ноги каким-то холодящим раствором. И только потом поместили в наблюдательную палату с решеткой на окне, но без двери, где обыкновенно содержали преступников, доставляемых на психиатрическую экспертизу. Все это провели так стремительно, что он, не спавший трое суток, в первую минуту ничего понять не мог и по-настоящему проснулся лишь оказавшись в этой камере, где лежало еще человек пять, обряженных в серые, долгополые каторжанские одежды. Единственной приметой, выказывающей, что он попал в лечебное учреждение, были белые халаты на врачах и могучих санитарах, все остальное, в том числе коридоры и лестницы, напоминало тюрьму.

И должно быть, потому Глеб сразу же подумал о матери, как тогда, в юности, впервые угодив за решетку. Странно, однако, – он не испытал желания кому-либо что-то доказывать, стучать и кричать; даже вначале забыл о своей депутатской неприкосновенности. Тем более, кроме тупых и меланхоличных санитаров, он никого не видел. Оказавшись в боксе, спеленутый какой-то вязкой, липучей тканью, он даже не метался, а молча оглядел самоуглубленных и безразличных ко всему соседей и сел на железную кровать. Возмущение от предательства и вероломства своих советников и помощников набиралось в него, как струйка воды в кувшин, медленно, с каким-то бурлящим шорохом, и, когда закипело под теменем, Балащук ясно осознал, что его сдали и наверняка лечение уже оплатили. И сейчас никто уже не поможет, разве что мать, если узнает, куда его заточили.

А она может не узнать никогда: люди, поместившие его за решетку, делать подобные трюки умеют...

Но даже и это не взорвало его и не раскалило гнева до степени буйства, в которое он впал, оказавшись в руках ушкуйников на Мустаге. Мало того, от внезапно прерванного сна в машине и прошлых ночных бдений он вновь ощутил дремотное состояние, скинул ботинки, лег на кровать, угнездился и почти сразу уснул.

Видимо, за ним наблюдали через пустой и широкий дверной проем, возможно, ждали, когда начнет буйствовать, и, не дождавшись, решили освободить от смирительной рубашки – вошли те же санитары, разбудили и, прежде чем снять путы, остригли наголо. И еще выдернули шнурки из ботинок, забрали галстук и брючный ремень, однако в каторжанскую одежду переодевать не стали. Глеб только лысину огладил, тут же разделся, лег под одеяло и едва закрыл глаза, как началось это странное видение, с полным, до света и запахов, ощущением реальности. Будто ночь над Мустагом, он стоит на одном берегу, а Айдора на другом, со светочем в руке, и между ними бежит каменная река – курумник, точно такой же, как на склоне Кургана, только оживший. Глыбы шевелятся, стукаются друг о друга, снопы искр вспыхивают, и пахнет озоном, как после грозы, но все беззвучно и вроде бы не опасно.

– Выведи меня! – будто бы крикнул он.

– Выведу, – согласилась Айдора. – Но это в последний раз.

– Но мне не перейти каменную реку!

– Сделаешь, как я научу. – сказала она. – След в след за мной пойдешь и не отстанешь – выйдешь из темницы невредимым. Дай слово, что исполнишь волю мою.

– Исполню! – радостно произнес он. – След в след пойду!

– Скоро тебя к женщине приведут, а она станет спрашивать да всячески испытывать. Ты же не думай, что ей отвечать, а говори те слова, что на языке в тот миг будут. Никчемные ли, нелепые – все в точности произноси. И в глаза ей смотри, в самые зеницы. Отводить станет или отворачиваться – взгляд лови. Не оплошай в сей раз и помни, не ты, а я стану говорить с ней твоими устами, взирать твоими очами. Ничему не удивляйся, ни на что не отвлекайся. Собъешься или дрогнешь, зельем черным опоят и через тебя меня тоже погубят.

– А как же мне найти тебя? – крикнул он.

– В этом я тебе не помощница. Выручу из темницы, отведу беду, а далее сам ступай. Отыщешь, поднесу тебе свое зеркало!

И тут светоч погас, и сразу каменная река зашумела, заскрежетала, словно звук включили, другой берег отдалился и пропал вместе с Айдорой.

Балащук в тот же час уснул, и так крепко, что не слышал, когда в бокс вошли. Однако видения не заспал, как бывает обычно с первым сном, и сразу же вспомнил, едва очнулся, причем все до последнего слова. Лежа с закрытыми глазами, он перебрал в памяти и восстановил все детали сна, затвердил их и только тогда услышал пыхтенье грузных санитаров.

Они стояли в изголовье кровати, как ангелы, и, бритоголовые, усатые, больше напоминали ушкуйников. Один перетянул руку жгутом, второй достал пустой шприц, всадил в вену и вытянул три кубика крови.

– Это на анализ, – сказал. – А сейчас к профессору на прием!