Читать книгу - "Непобедимое солнце. Книга 2 - Виктор Пелевин"

Я действительно провела здесь почти десять дней. Мне это не снилось.

Мне вообще ничего не снилось. Во всяком случае, когда я уснула. А утром меня разбудил знакомый гонг.

Как всегда перед рассветом, я плавала где-то очень глубоко, возле самого дна бытия – и там, конечно, все было понятно и известно. Но пока я поднималась к поверхности, я постепенно забыла всю свою глубинную мудрость, и, открыв глаза, помнила только одно – пора просыпаться.

Вчера я создала этот мир, да. Но теперь все равно надо было вставать затемно.

Встать в четыре утра совсем просто, когда понимаешь, что другого выхода нет. Дома он всегда есть, а на ритрите отсутствует. То есть в теории он тоже есть, но организаторы сознательно смещают его в область таких нелепо-унизительных житейский положений, что возможность «подремать еще часок» не рассматривается даже гипотетически.

Через пять минут я уже оделась, ополоснула лицо и вышла на улицу. Было темно; над территорией горели редкие электрические огни, дававшие как раз достаточно света, чтобы ориентироваться. Мимо проходили глядящие в землю женщины, совершенно не замечающие ни меня, ни друг друга. Если бы я не знала причины, наверно, это казалось бы жутким.

Причина была в местном правиле «avoid eye contact». То есть при встрече с другой отдыхающей (почему-то я так называла про себя участниц ритрита) следовало не улыбаться, глядя ей в глаза, как велит мирской этикет, а сделать вид, что просто ее не видишь. И еще, конечно, надо было молчать. Ни с кем не разговаривать до самого конца ритрита.

Сегодня, правда, уже можно было говорить – но я привыкла помалкивать. Мне нравилось благородное молчание и благородное одиночество. Так это здесь называлось.

Обсаженная кустами дорога кончалась лестницей – это к ней спешили беззвучные тени. Лестница вела в холл для медитаций: приземистую постройку с высоким шпилем, на котором горела слабая красная лампа. Все вместе походило на сцену из какого-то альтернативного Дэвида Линча.

Поймав себя на этом неуместном сравнении, я устыдилась, стала одной из этих быстрых теней сама – и через минуту уже сидела на своей подушке в шестом ряду у стены.

Последняя медитация.

Я пробовала раньше заниматься подобным и сама. Но была большая разница между экзерсисами в одиночестве – и тем, что происходило сейчас в этом огромном темном зале, где сидело больше сотни людей.

У себя дома я сразу соскальзывала в первую подвернувшуюся мысль, и никакого лекарства от этого не существовало. По большому счету моя медитация была сеансом сосредоточенного обдумывания бытовых вопросов в не слишком удобной позе.

Здесь же нас всех как бы везли на общем поезде внутреннего молчания. Мы сели в темный экспресс и отправились в тишину… Вернее, это мир за окнами дернулся и покатил туда, куда он обычно едет, а пассажиры впервые остались на месте.

Наш поезд никуда не ехал, но всех сидящих в зале объединяла совместная инерция безмолвия. Как только голова пыталась отправиться в свое беспокойное путешествие, это становилось заметно, и путешествие кончалось. Дома я никогда не достигала такой прозрачной и безмятежной внутренней тишины.

Как хорошо жить, когда от одного момента просто переходишь к следующему, даже не пытаясь ничем его заполнить…

Нет, неужели я все-таки станцевала бабочку? И как!!!

Сколько раз я слышала эту историю про Чжуан-Цзы… Все ее цитируют, перепевают, перетанцовывают – и думают, что поняли, о чем она на самом деле. Ой, вряд ли.

Что значит – бабочке приснилось, будто она Чжуан-Цзы? Это значит, ей приснились все люди, которых тот знал, весь Древний Китай и вся Вселенная, какой он ее видел. Чтобы превратиться в Чжуан-Цзы, бабочке пришлось придумать целый мир, и она это сделала мимоходом, даже не заметив. Как делаем и мы – много раз каждую ночь и каждый день. Всякой бабочке приходится заново создавать все мироздание, даже если ей снится, что она просто двигает крылышками как Ума Турман.

И кажется, будто это какой-то титанизм, что-то неподъемно грандиозное – но на самом деле здесь есть один веселый маленький секрет, который я поняла только в гостях у Гоенки.

Ни одной сложной вещи не существует целиком и сразу. Что-то простое уходит из поля нашего внимания, и что-то простое приходит на смену. Mind-matter. Сознание-материя. И на этом двухколесном велосипеде можно объехать все мироздание, потому что оно возникает – всегда и исключительно – крохотными кусочками в промежутке между его колесами. Все мысли веков, все мечты, все миры, все будущее библиотек и музеев…

Наверно, так устроено потому, что у проектора «Непобедимое Солнце» ограниченная мощность, и весь остальной мир за пределами этого крохотного окошка только подразумевается. Вот поэтому бабочка, даже запасная, может стать Чжуан-Цзы, создать Китай и облететь весь огромный мир. Но как же это ловко замаскировано.

Или не замаскировано? Ведь тайна на виду. Взять хоть нашу музыку. В строгом смысле ни одной «песни» не существует. Даже Главной. Есть только тот звук, который мы слышим прямо сейчас – и, чтобы прозвучало то, что мы называем песней, все звуки должны умереть нота за нотой. Целиком и сразу песен нет нигде. Строго говоря, их не существует. Но это не мешает нам слушать их с утра до вечера.

Нас тоже нигде нет, но это совершенно не мешает нам жить. Нота за нотой – мы помним предыдущую и знаем сердцем, какой должна оказаться следующая. Это и есть наш мир. Мы и наш двухколесный велосипед.

Некоторые, впрочем, говорят, что он одноколесный, а другие утверждают, что колес вообще нет – но это уж кто на чем умеет кататься…

Эмодзи_красивой_просветленной_блондинки_ожидающей_пятьсот_лайков_к_последнему_посту.png

Так, я опять думаю о какой-то фигне. Вот же тупая.

Только ругать себя не надо. Объясняли же. Саша, все нормально.

Вот за этим люди и ездят на ритриты: прорываться из окружения организованной группой куда проще. Возникает своего рода общий мозг, сосредоточенный на одном и том же, появляется медитирующий великан – и ты его часть. Когда твой ум начинает скакать, сила подхватывает его и ставит на место… Рано или поздно. Чаще поздно, чем рано.

Великан, конечно, не всесилен.

А еще грустнее, что великан не вечен, и сегодня пришел его последний час. Все составное распадается. Правда-правда, Будда не врал…

Вернувшись в свою келью (я так ни с кем и не успела поговорить, хотя вокруг уже шептались и хихикали), я легла на койку и собралась с мыслями.

Что же все-таки произошло?

У меня теперь было два прошлых. Вернее, две параллельные памяти, и я не знала, какая из них настоящая. В одном прошлом были Со и Тим, яхта «Аврора», Фрэнк, Наоми и Канары. В другом…

В другом тоже был Стамбул, встреченный там Фрэнк со своими бородатыми друзьями (только он не носил пурпурную каракаллу, и познакомились мы банально в клубе, а в Урфу летали просто так), тоже был Алексей, с которым Фрэнк в лоскуты напился в стамбульском ресторане после нашего возвращения из Урфы, и был даже профессор Гекчен, встреченный на гипподроме очаровательный турецкий джентльмен, рассказавший мне про восстание «Ника».