Читать книгу - "Тридевятые царства России - Анджей Иконников-Галицкий"

Всякому посетителю запомнится зал петроглифов: двухсветное пространство, наполненное живым, как будто движущимся камнем. Неровные плиты покрыты фигурками разнообразных зверей и человечков с луками; высоко торчащие стелы – «оленные камни» – несут на себе символические изображения оружия и священных оленей. Но самые завораживающие – петроглифы Окуневской культуры, II тысячелетие до н. э. Фантастические многоглазые лики с рогами-антеннами (такими, наверно, пророк Иезекииль представлял многоочитых херувимов); отверстые пасти, антопоморфные и зооморфные фигуры, вписанные друг в друга… Окуневские изображения встречаются только в пределах Минусинской котловины, аналогов им нет нигде в мире.

Поднимешься на второй этаж – и невольно застынешь перед таштыкскими погребальными масками. Они современны египетским фаюмским портретам, и смысл их тот же: преодолеть смерть и тление, сохранить облик умершего человека на века. Фаюмский портрет – лик умершего, написанный лаком на дереве. Таштыкская маска объёмна, сделана на основе глиняного слепка, и поэтому она сочетает портретную выразительность с удивительной, пугающей пластичностью. Перед нами живые люди с их характерами, драмами и страстями, только люди глиняные. Это тоже особенное, здешнее искусство.

Долго можно разглядывать в этнографической экспозиции хакасскую юрту: хозяйка трубку курит, хозяин занят важным делом – в корчаге перегоняет брагу на молочную водку-араку. В зале, посвящённом Гражданской войне, невозможно пройти мимо странного костюма: монгольского халата с российскими погонами и орденами. Это подлинный мундир легендарного барона Унгерна, самодержца пустыни. Два года он хозяйничал в Даурии и Монголии, своими кровавыми подвигами наводил страх на комиссаров и мирных кочевников, вынашивал планы создания военно-буддийской империи от Тихого океана до Атлантического… Был разбит, схвачен, через Минусинск увезён в Новосибирск на расстрел. А мундир почему-то остался здесь в музее.

Если музей и не является для Минусинска средоточием всей жизни, как в Шушенском, то всё же, подобно сердцу, разгоняет кровь по жилам маленького городка. Живое тепло, которое наполняет его стены, перетекает во внешний мир. Здесь проводятся научные конференции, собирающие учёных из Красноярска и Новосибирска, Питера и Москвы. В музейных экспедициях работают школьники из Минусинска, Абакана, окрестных посёлков. При музее действует центр социальной реабилитации несовершеннолетних. Издаётся газета, печатаются книги. Городские праздники немыслимы без музея. Самый яркий из них – «День помидора»: Минусинск и его окрестности славятся сладостью и необыкновенными размерами этих плодов.

Ворота вечности

Неподалёку от Минусинска, километрах в сорока, за деревней Николо-Петровка, открывается завораживающий вид на Красноярское море. Широкая вода; с одной стороны гора Тепсей вздымается, с другой – Оглахты как бы плывет навстречу.

Дорога-колея подкатывает к обрывистому берегу, под которым сверкает сочной зеленью затопляемая пойма. Над дорогой вздымается гора, невысокая, но крутая – Суханиха. Вершина её увенчана каменным останцом почти кубической формы: такие называются здесь «сундуками».

В распадке, отделяющем Суханиху от соседних сопок, на отвесных скальных поверхностях живут древние изображения – петроглифы. Найти их непросто. Вот мы продираемся по склону между кустами караганника, карабкаемся по осыпям. Впереди и выше меня – Костя Чугунов, археолог. Жарко. Красно-бурый камень кажется безжизненным. Уже час карабкаемся и, кроме ящерок, ничего занятного не видели. И вдруг Чугунов как будто зависает у гранитного отвеса прямо у меня над головой. И кричит мне:

– Есть! Иди сюда: вот, видишь – олень! А вот и лучник.

Поднимаюсь. На поверхности камня выбит рукой древнего человека, еще не знакомого с железом, изящный и простой контур зверя. Поднимаемся еще. Вдоль несуществующей тропы, как в анфиладе музея, в некоем неуловимом порядке и последовательности попадаются каменные писанницы. Неподалеку от вершины – целое панно: олени, козлы, маралухи с телятами, быки, охотники с луками и копьями, всадники на расписных лошадях.

Эти изображения сотворялись в разные времена, между коими сотни лет, а возможно, и тысячелетия. Различен их стиль, различна и техника, непохожи сюжеты, а в то же время не покидает ощущение единства замысла, целостности художественного комплекса. Как будто у нескольких десятков поколений его творцов был один ясный план, одно видение мира, одна общая вдохновляющая идея.

Здесь всюду – единство эпох. Вслед за охотниками и земледельцами раннего бронзового века пришли сюда ранние кочевники, предшественники и современники скифов. Потом – воинственные племена скифского круга. Потом хунны, уничтожившие скифов и воспринявшие их культуру. Потом тюрки, монголы, кыргызы, русские… Окрестные горы и долы усеяны памятниками всех этих времён и народов. И над всем этим царит одно – сияние белой воды и синего неба. Беловодье – вожделенная страна мечтателей, землепроходцев. Кок-Тенгри, Синее Небо – высшее божество центральноазиатских народов, источник правды.

Вот и мы стоим на вершине горы. Ветер свистит многоголосым свистом, наскакивая на сундукообразную скалу и разбиваясь об неё. Над нами – небо, перед нами Енисей. Его воды – как белые одежды. Он уходит в пространство между Тепсеем и Оглахты, как в ворота вечности. Это место действительно так и называют: Енисейские ворота.

Здесь, у этих ворот, мы прощаемся с Центральной Азией.