Читать книгу - "Тони и Сьюзен - Остин Тэппен Райт"

Сьюзен Морроу возвращается к книге, проведя день в трудах. Уборка, пылесос. Оберточную бумагу, подарки и игрушки — наверх. Час на оплату счетов и другой — у телефона, говоря с Морин про все на свете, кроме того, о чем она думает.

Дороти и Генри катаются на коньках с Фаулерами. Идет снег, обратный путь может быть опасным. Рози в спальне смотрит телевизор, не делай так громко, солнышко. Джефри на диване: уйди, псина, знаешь ведь — тебе сюда нельзя. Тоска по пицце жжет уголки ее губ.

Сьюзен Морроу открывает папку, вываливает рукопись задом наперед на кофейный столик, ищет красную закладку. Она кладет прочитанные страницы в папку, нечитаные — стопкой на столик. Новая стопка меньше. Сьюзен предвидит момент, когда для всего, что должно произойти, не останется места. Она предчувствует разочарование от того, что все кончится, — оно уже ждет ее внутри этой стопки.

Она сидит со страницами на коленях и припоминает. В ночи бандиты лишили Тони Гастингса его семьи. Глядя предыдущим вечером на предыдущую страницу, она видит, как он в трейлере выбивает Рэю Маркусу зуб. Она вспоминает свой праведный гнев. До этого Тони с Бобби Андесом посадили в машину Рэя в бейсбольной форме, а до этого Тони опознал Лу Бейтса после того, как не сумел опознать Турка.

От того, что все это написал Эдвард, она чувствует себя пристыженной. Она берет страницы в руки и готовится продолжать.

Ночные животные 20

Рэя Маркуса и Лу Бейтса будут судить в Грант-Сентере, как только мы подготовим дело. Вам придется приехать. Обвинителем будет мистер Горман, окружной прокурор. Это еще месяца через два как минимум.

На судебном слушании он уверенно отвечает на вопросы мистера Гормана, глядит в глаза Рэю, который глядит в глаза ему. Побитое лицо. Мистер, засужу я тебя. Нет, он тебя не засудит — ты держишься уверенно, тут же — адвокаты, присяжные, американский флаг в углу, пресса.

По дороге домой он неожиданно для себя запел сквозь ветер, врывавшийся в открытые окна. Освобожденный. Июнь на дороге, яркие молодые поля, тучная вскопанная земля, лошади и коровы удобряют корни нашей еды, густо пахнет навозом.

«Пой, пой, пой, Христофор Колумб». У меня получилось. Костяшки его пальцев еще болели, раньше он этого не замечал. Там, где кожа ободралась о скол зуба, кровила ссадина. Боль ему нравилась — приятное напоминание.

Он возвращался домой, где его ждала вечеринка, ехал быстро, как никогда, над ним было большое июньское небо, — прохладный теплоносный ветер, погожие облака, — проносился мимо грузовиков, «кадиллаков» и «фольксвагенов». Не отнимая ничего у своей любви, Тони Гастингс теперь может продолжать жить, пел он. Разделавшись с тем, что ему мешало. Он коснулся неприкасаемого, вырубил его. Высвободил невысвобождаемое, разбил бутылку и выпустил кораблик, прекрасный Тони. Скороходный Тони, все радары обманул, ни одному копу не попался. Приехал домой хорошо загодя. Стоял голый под душем и примечал свое тело, наполняясь надеждой. На самом деле не одна, а две вечеринки — преподавательская у Ферманов и аспирантская, и записка от Луизы Джермейн: «Надеюсь, вы сможете прийти». Обе назначены на одно время.

Он налепил пластырь на Рэев последний укус. Оделся на вечеринку у Ферманов, сожалея, что приходится выбирать. Необходимость выбора умерила его надежду — на что-то; на что, он не знал. Желание сказать кому-то нечто важное. Что, кому? Он попробовал соотнести свои надежды с вечеринкой у Ферманов. Франческа Гутон? Перед уходом он оглядел дом, разгладил постель, повесил в ванной чистое второе полотенце и обругал себя дураком.

Малки, Артуры, Вашингтоны, Гарфилды. Франческа Гутон стояла у крыльца, держа в руке бокал, со своим мужем. Он забыл, что она замужем. Все гости стояли с бокалами в руках — на веранде, на лужайке и в саду, в девятичасовых июньских сумерках. Экзотический вечер, негаснущее свечение, спокойный свет, горящий в окнах дома, светлячки — в таком духе. Все напоминало ему о Лоре. О ней напоминал свет в окнах и светлячки. Стояние с налитым.

Тони пожалел, что не пошел на другую вечеринку. Он попытался вспомнить то важное, что хотел сказать Франческе, пока не выяснилось, что она замужем. Единственное, что пришло ему в голову, — новость, что они взяли Рэя и он лично ему врезал. Она казалась полной смысла, но иссякла, как развязанный воздушный шарик, когда он вышел на веранду, увидел этих добрых друзей, которых так хорошо знал, и понял, каково будет с ними разговаривать.

В саду что-то говорила Элинор Артур и, говоря, медленно дрейфовала в другой его конец, к оврагу. Он почувствовал себя обязанным лечь в этот дрейф. Она говорила о преподавании математики в сравнении с преподаванием английского — своей работой. Она попыталась затеять полемику. Он не хотел оспаривать ее взгляды на этот или любой другой предмет, но ее раздосадовало, что он с нею не бранится. Поэтому она попыталась затеять полемику о том, почему он не отстаивает своих убеждений. Он и тут не стал спорить, и тогда она попыталась затеять полемику, впрочем, глубоко сочувственную, вокруг того, что он никак не может прийти в себя после своей утраты, но он и тут ей не возразил, хотя весь день говорил себе, что это не так, и тогда она завела речь о церковных общинах, Обществе охраны природы и сочувствующих друзьях, которых ему надо только попросить. Сцепив руки за спиной и задумчиво склонив голову, словно пасущийся бык, он попытался догулять до двери, но она встала колом — и он был на привязи, пока не додумался освежить ее бокал. Вернулся он с Франческой, а потом его разобрало, и он рассказал им про Рэя.

— Я не сдержался и врезал ему.

Элинор Артур пришла в восторг:

— Убийце? Какой вы молодец, теперь-то он точно задумался о том, что сделал.

Вряд ли, подумал Тони. Он посмотрел на Франческу, ища маяк среди других маяков. Ее взгляд был все так же светел, но он не мог отгадать, что этот взгляд означает. Он почувствовал себя глупо — знаменательное событие стало легковесным бахвальством на вечеринке. Он стыдился, а Франческа смотрела на него Лориными глазами.

Он решил пойти на вечеринку к аспирантам. Из вежливости дождался закусок, затем попрощался с Франческой Гутон, с Джеральдом, с Элинор Артур, с Биллом и Роксаной Ферманами, вышел в теплый июньский вечер за несколько минут до полуночи и поспешил к своей машине под кленом, покрытым свежей листвой, думая — не поздно ли еще.

Квартира на третьем этаже старого дома, узкая улочка, машину пришлось оставить за три квартала. Подходя, он слышал музыку. Снова вдруг встревожился — очередная глупость, что ему до этой молодежи с ее громкой музыкой, что, здесь лучше, чем там? Ответ был — Луиза Джермейн. О которой он не знает ничего. Есть ли у Луизы друг? Роман? Ничего. Только — лестные слова, которые она ему говорила, и записка, приложенная ею к распечатанному приглашению на вечеринку.

Он поднялся но узкой лестнице в джунгли шума. Дверь открыта, в комнате — гам и толпа. Его коллега Гейб Дэлтон прислонился к дверному косяку, трубка, борода, пластиковый стакан пива в руке, и поучал группу из трех человек, уважительно ему внимавших. За их спинами — участники его семинара.