Читать книгу - "Супервольф - Михаил Ишков"

«Измы» торжествовали вовсю. Они украсили главную улицу Бреста букетами знамен, они развесили на уцелевших телеграфных столбах громкоговорители. Толпа несытых и облизывающихся «стей» руками неразумных детишек поднесли цветы каким-то важным военным[57].

День выдался пасмурный, но радости и веселья хоть отбавляй. Как только эти важные военные обошли построенные на площади войска, и комендант, толстый немецкий оберст, скомандовал «Направо!» — из ближайшего громкоговорителя неожиданно грянуло:

Die fahne hoch!

Die Reihen fest geschlossen!

Напоминание о славной гибели Хорста Веселя привело меня в столбнячное состояние. Голова пошла кругом. Мне показалось, что, перебравшись на правый берег Буга, я совершил непоправимую ошибку.

Вздрагивая и рыдая, не веря тому, что видели мои глаза, я наблюдал, как по шоссе Варшава — Москва, под звуки Бранденбургского марша, солдаты фюрера, построенные повзводно, лихо маршировали на восток. За пехотой двинулась моторизованная артиллерия, потом танки. Над головами собравшихся низко пролетело два десятка самолетов.

В затылок чадящим танкам с крестами по шоссе, бодро печатая шаг, прошли колонны Красной Армии.

Когда красноармейцы поравнялись с трибуной, над площадью горласто прозвучало.

Если завтра война, если враг нападет,

Если темная сила нагрянет…

Весь советский народ как один человек…

С трудом справившись с головокружением я задался насущнейшим на тот момент вопросом — не ошибся ли я в выборе пристанища? Что ждет Мессинга в момент торжества «измов», пустившихся в пляс со «стями» и во всю глотку рьяно распевавшими:

На земле, в небесах и на море

Наш ответ и могуч, и суров:

Если завтра война,

Если завтра в поход,

Будь сегодня к походу готов.

Ответ напрашивался сам собой — у меня не было выбора, и порой это лучший выбор, каким высшая сила способна наградить человека. Я вспомнил совет товарища Рейнхарда — успокойся.

Я успокоился.

Моя ладонь хранила тепло, которым, вытаскивая из воды, поделился со мной светловолосый красноармеец. Я на всю жизнь запомнил совет, который дал мне политрук — держись, товарищ. Я зарубил его, как говорится, на носу.

Судьба крестивших меня в советское подданство собратьев была незавидна — красноармейцу был уготован плен и мучительное умирание в плену, политруку достался удел оказаться в числе неизвестных героев. О таких, как он, сообщалось скупо — «пропал без вести». Со слов однополчан известно, что политрук установил мировой рекорд по стрельбе из миномета. В осажденном Севастополе он сумел сбить из него немецкий пикирующий бомбардировщик. Затем его тяжело раненого погрузили на госпитальное судно. По пути в Новороссийск немцы потопили судно, искавшее защиту под флагом с красным крестом, и мой крестный канул на дне Черного моря.

Зная это и не в состоянии поведать о своем всеведении ни красноармейцу, ни политруку, я держался.

Несмотря ни на что, я примкнул.

* * *

Теперь самое время вернуться к захватывающей истории, изложенной в известной беллетризованной биографии, напечатанной в журнале Наука и религия».

Почувствовав мое нежелание подробно останавливаться на событиях тех дней, Михаил Васильевич предложил отмести ненужное и вставить важное. Первым делом он предложил сменить место действия.

— «Какой-то городишко» на востоке Польши вряд ли способен поднять авторитет такого незаурядного медиума как вы, Вольф Григорьевич.

Ему не стоило труда убедить Мессинга, что того подвела память, и после того, как немцы оккупировали столицу, я, оказывается, скрывался в Варшаве.

Михвас объяснил — услышав страшную новость, Мессинг бросился на призывной пункт, однако вовремя опомнился. Какой из него солдат! У Мессинга другая стезя, его долг — воспользоваться даром и попытаться проникнуть в логово врага, чтобы узнать его замыслы.

— Вот чем настоящий патриот и борец с фашизмом должен был помочь патриотам, вступившим в бой с фашистами.

С таким доводом трудно было не согласиться.

Итак…

«Когда 1 сентября 1939 года бронированная немецкая армия перекатилась через границы Польши, государство это, несравненно более слабое в индустриальном и военном отношении, да к тому же фактически преданное своим правительством, было обречено. Я знал: мне оставаться на оккупированной немцами территории нельзя. Голова моя была оценена в 200 000 марок. Это было следствием того, что еще в 1937 году, выступая в одном из театров Варшавы в присутствии тысяч людей, я предсказал гибель Гитлера, если он повернет на Восток. Об этом моем предсказании Гитлер знал: его в тот же день подхватили все польские газеты — аншлагами на первой полосе. Фашистский фюрер был чувствителен к такого рода предсказаниям и вообще к мистике всякого рода. Не зря при нем состоял собственный «ясновидящий» — тот самый Ганусен, о котором я уже вскользь упоминал…

Так или иначе, желая ли отомстить мне за мое предсказание или, наоборот, намереваясь заменить мною Ганусена, Гитлер объявил премию человеку, который укажет мое местонахождение. Я в это время жил у отца. Вскоре наше местечко было оккупировано фашистской армией. Мгновенно было организовано гетто. Мне удалось бежать в Варшаву. Некоторое время я скрывался в подвале у одного торговца мясом. Однажды вечером, когда я вышел на улицу, меня схватили. Офицер, остановивший меня, долго вглядывался в мое лицо, потом вынул из кармана обрывок бумаги с моим портретом. Я узнал афишу, расклеивавшуюся гитлеровцами по городу, где сообщалось о награде за мое обнаружение.

— Ты кто? — спросил офицер и больно дернул меня за длинные до плеч волосы.

— Я художник…

— Врешь! Ты — Вольф Мессинг! Это ты предсказывал красные флаги над рейхстагом …

Он отступил на шаг назад и, продолжая держать меня левой рукой за волосы, резко взмахнул правой и нанес мне страшной силы удар по челюсти. Это был удар большого мастера заплечных дел. Я выплюнул вместе с кровью шесть зубов…

Сидя в карцере полицейского участка, я понял: или я сейчас уйду, или я погиб… Я напряг все свои силы и заставил собраться у себя в камере тех полицейских, которые в это время были в помещении участка. Всех, включая начальника и кончая тем, который должен был стоять на часах у выхода. Когда они все, повинуясь моей воле, собрались в камере, я лежавший совершено неподвижно, как мертвый, быстро встал и вышел в коридор. Мгновенно, пока они не опомнились, задвинул засов окованной железом двери. Клетка была надежной, птички не могли вылететь из нее без посторонней помощи. Но ведь она могла подоспеть… В участок мог зайти просто случайный человек. Мне надо было спешить… Из Варшавы меня вывезли в телеге, заваленной сеном. Я знал одно: мне надо идти на восток. Только на восток. К той единственной в мире стране, которая одна — я знал это — сможет остановить распространение «коричневой чумы» фашизма по земному шару. Проводники вели и везли меня только по ночам. И вот наконец темной ноябрьской ночью впереди тускло блеснули холодные волны Западного Буга. Там, на том берегу, была Советская страна.