Читать книгу - "Возвращение Сэмюэля Лейка - Дженни Вингфилд"

– И знай, Сэмюэль Лейк, – горячо продолжала Уиллади, – я всегда на твоей стороне. Может быть, ты мне сейчас не веришь; может быть, мои поступки говорили о другом. Скажем, когда я подавала детям плохой пример, учила их, что можно что-то делать у тебя за спиной. Но я не задумывалась тогда, правильно или неправильно поступаю. Я делала то, что считала нужным. Поговорю с детьми, объясню им, как непорядочно себя вела, как жестоки мы были. И скажу им, что отныне мы будем поступать по-другому.

Сэмюэль снова кивнул.

И сказал:

– Я по-прежнему хочу чтобы Бернис пела на богослужениях. Ты не против? Чтобы она пела?

– Ты же не против, чтобы я работала в «Открыт Всегда».

Сэмюэль не смог сдержать улыбки:

– Ты правда грозилась стащить ее со сцены за волосы?

Уиллади, запрокинув голову, расхохоталась.

– Да, грозилась оттаскать ее за волосы. Но сцена тут ни при чем.

Для Сэмюэля приготовили ужин-сюрприз, дети помогали. Никому из них в жизни не приходилось стряпать ничего сложнее гренков, но Уиллади посвятила их в тайны мастерства – научила печь мясной рулет и делать картофельное пюре. А заодно не забыла о своем обещании Сэмюэлю.

Пока она объясняла разницу между «правдой по-мозесовски» и «просто правдой» и говорила, что правду лучше не утаивать и отвечать за последствия, младших детей замучила совесть.

– Мы разбили ему сердце, – вздохнул Бэнвилл.

– Да, – кивнула Уиллади, – но разбитое сердце можно вылечить. – И рассказала о том, как попросила у папы прощения и ей стало легче.

В спальне произошло и кое-что еще, отчего полегчало и Уиллади, и Сэмюэлю, но детям о таком не расскажешь.

Сван предложила:

– Может, сделать для него плакат «Прости, мы исправимся»?

В летней библейской школе ее научили делать краски из кукурузного крахмала, воды и пищевых красителей, а у бабушки Каллы можно попросить большой лист белой бумаги, в которую она заворачивает покупателям мясо.

Блэйд вызвался помочь с плакатом, но сначала решил собрать для Сэмюэля букет. В это время года на грядке остались одни хризантемы, но цветы есть цветы. Он прекрасно помнил, как порадовали цветы дядю Тоя, а что хорошо для дяди, придется и папе по душе.

Нобл не считал, что должен в чем-то виниться.

– Мне стыдно за все эти тайные делишки, – признался он. – Но что еще мне оставалось?

У Уиллади не нашлось ответа. Она была страшно рада, что «просто честность» началась после того, как Нобл научился себя защищать.

– Может, просто скажешь ему, что у тебя на душе?

– Тогда он пустится читать мне проповедь.

– Ну и что? Ты же не испугался мальчишек из Эмерсона – выдержишь и небольшую проповедь. Вам с папой вовсе не обязательно на все смотреть одинаково, главное, пусть он знает, как ты его любишь.

Калла ужинала у себя в комнате – сказала, что ей нужно побыть одной. Сид был в больнице с Тоем, и Бернис поехала ночевать к Милли. Впервые за долгие месяцы Сэмюэль, Уиллади и дети ужинали только своей семьей.

Сэмюэль восхитился стряпней детей, обрадовался цветам, пришелся ему по душе и плакат. Но больше всего значили для него слова детей. Нобл говорил последним, и хоть он не просил прощения, но Сэмюэль чуть не заплакал.

– Я тебя люблю, – сказал ему сын.

Дети не виделись с дядей Тоем со дня несчастного случая и уже места себе не находили. В субботу утром Сэмюэль решил: вид пары медицинских трубок не так страшен, как то, что они могут напридумывать у себя в головах.

– Дядя Той пока очень слаб, – объяснял он детям, когда вместе с Уиллади вел их вдоль больничных коридоров. – Но вы не пугайтесь. Скоро он будет как новенький, просто силы к нему вернутся не сразу.

– А он нас узнает? – тревожился Бэнвилл. Он слышал, что те, кого вытащили с того света, не узнают родных.

– Конечно, узнает, – успокоил его Сэмюэль. – И обрадуется вам как никому на свете.

Сэмюэль за последнее время пережил немало, но душевной щедрости не растерял. Он с радостью и гордостью дарил самое драгоценное – детей.

Бернис, зная о приходе детей, заранее куда-то улетучилась, оставив их с Тоем наедине.

– Вот мое лучшее лекарство, – сказал Той, голос был хриплый и дрожал.

Дети счастливы были повидаться наконец с ним, но не ожидали, что он так слаб. Из всех знакомых им людей дядя Той был самым сильным – когда-то. Лицо его, прежде румяное, приобрело землистый оттенок, и он больше не казался гигантом, тем более без протеза. Под одеялом угадывалась культя – нога кончалась намного раньше, чем положено.

– Где ваша деревяшка? – ляпнул Блэйд.

Нобл и Бэнвилл поморщились. Сван ткнула

Блэйда в бок.

Той и бровью не повел.

– Наверно, спрятали в чулан. Надену попозже, на соревнования по спортивной ходьбе.

Блэйд сделал удивленную гримасу, потом залился радостным смехом. Той шутит – значит, идет на поправку.

– Знаешь, что твой отец помог меня спасти? – спросил Той.

Блэйд знал, вдоволь от всех наслушался, но не верил этим рассказам, как не верил отцу ни в чем. Он потупился и отступил от Тоя, будто, уклоняясь от вопроса, отгораживался от отца. Той все понял.

– Я говорил с врачами, – продолжал он, – они сказали, в Литл-Роке тебе могут сделать вставной глаз, совсем как настоящий. Поговорим еще, когда вернусь домой.

Блэйд был ошарашен:

– И он будет видеть?

Той покачал головой:

– Нет. Зато глаз будет роскошный, за тобой все девчонки станут бегать.

Блэйд придвинулся к Тою и прошептал ему на ухо, но услышали все:

– Не надо мне всех девчонок. Я на Сван женюсь.

Сэмюэль и Уиллади весело переглянулись. Нобл и Бэнвилл ехидно прыснули.

– Цыц, малявка, – огрызнулась Сван.

– Что хочу, то и говорю.

– Ладно, вашу помолвку вы еще успеете обсудить, – пресек назревающую распрю Той, – а сейчас я тут всеобщий любимец.

Он расспросил каждого из ребят, как дела в школе, потребовал, чтобы Уиллади рассказала, как там Калла. У Сэмюэля спросил, как идет подготовка к богослужениям.

– Дело движется, – ответил Сэмюэль.

– Чую, будет заваруха в округе Колумбия, – усмехнулся Той. – Назревает спор Бога с Сатаной.