Читать книгу - "Деревни - Джон Апдайк"

Ванесса родила Генри ребенка, мальчика. После этого он дал ей полную свободу. Не любопытствовал, чем занят ее день. По выходным Ванесса принадлежала ему.

— Ну и как это — быть с женщиной? — спросил Оуэн.

— То же самое, что быть со слабым мужчиной. Но кому нужна замена? На это идут лишь для того, чтобы лучше узнать себя.

— Ты так спокойно говоришь о женщинах, с кем была! Это меня убивает. Я хочу, чтобы ты была только моей, поняла?

— Нет, Оуэн, это не так. Ты любишь разврат и развратниц.

— Когда ты последний раз была с женщиной?

— Тебя это не касается.

— Значит, недавно.

— Думай что хочешь.

— Она здешняя? Наверняка здешняя, раз не хочешь говорить. А можно мне посмотреть, как это делается? Возможно, и я принял бы участие.

Ванесса разглядывала его еще не опавший пенис, потом, подчиняясь какому-то порыву, лизнула головку. Язык у нее был шершавый и словно бы треугольный, не как у других женщин.

— Если хочешь любви втроем, вторую женщину ищи сам. Какой же ты все-таки испорченный щенок!

Оглторпы купили у Дамхемов их старый, в викторианском духе особняк — с увенчанной остроконечными башенками изгородью и кустами сирени, ограничивающими участок, с зубчатой черепицей крыши и пологой лужайкой, на которой, порыкивая, забавлялась, тычась друг другу под хвосты, и суетливо приветствовала хозяев и их троих чад команда золотистых ретриверов.

Сложением Оглторпы были длинноногие и до смешного тощие, как жерди. Оба пытались отвлечь внимание от своего непомерного роста и худобы — Дуайт размахиванием рук перед носом собеседника, Патрисия тем, что неловко старалась быть привлекательной в строгих, похожих на школьные, платьях — такие надевают девочки, собираясь идти с мамой в магазин. Голову ее всегда украшала коричневая шляпка с лентой или бантом.

Гостей Оглторпы стали приглашать часто, почти так же часто, как это делали Дамхемы. Вероятно, старый дом требовал, чтобы в нем жили люди, исправно работали слуги и оглушительно стучало в трубах парового отопления.

Бывая здесь, Оуэн любил побродить по комнатам, когда-то безалаберно заставленным разномастной мебелью. Теперь они приобрели благочинный вид. Каждая вещь заняла свое место.

Воспоминания о Фэй обжигали. Ему казалось, он видит, с какой живостью и улыбкой она переступает порог, одетая в одно из своих пестрых замысловатых платьев, или как она выходит ему навстречу из ванной на втором этаже — голая. Он узнавал коричневатые потеки на кафельных плитках почти вековой давности, но душевую насадку величиной с подсолнечник заменили современной.

От излишних калорий, попавших в организм со спиртным, Оглторпы избавлялись физическими упражнениями — пробежками, теннисом, выгулом собак. На корте они являли собой комическое зрелище, особенно в парной игре. В неуклюжих прыжках сталкивались ракетки, локти, колени.

Оуэн впервые видел женщину, сделавшую бег трусцой частью своей жизни. Он встречал ее в самых отдаленных местах поселка, даже на Куропатковой улице, за добрых две мили от дома. В дождливую погоду она надевала желтую накидку, и торчащие из-под нее голые ноги напоминали ему кукольные, неловко болтающиеся. Широкополая шляпа была сдвинута на спину — как в былые времена носили маленькие девочки: он видел таких на бакалейных коробках.

В порыве разыгравшейся фантазии он предложил Пэт в качестве третьего партнера Ванессе.

— «Маловато мяса на этих косточках, как сказал Спенсер Трейси, — возразила та. Оуэн помнил этот фильм по походам в «Шехерезаду» и закончил цитату: «Но то, что есть, — это то, что надо».

— Не знаю, Оуэн, не знаю. Попробуем, если хочешь, но у меня с Триси разговоры какие-то пустые получаются, от нее ничего никогда не узнаешь. Перескакиваете одного на другое. Глубины в ней не чувствую, понимаешь?

— Какая еще глубина тебе нужна, жадина ненасытная? А перескакивает она с одного на другое потому, что пытается понять, что ты хочешь от нее услышать. Оглторпы вообще стараются поступать так, чтобы их поскорее приняли за своих. Я думаю, она вполне доступная женщина. Всю жизнь считала себя добродетельной, пока не поняла: то, что у нее есть, — этого недостаточно.

Оуэн говорил быстро, не переводя дыхания, как будто рапортовал старшему по воинскому званию.

Ванесса молча кивала, и он продолжал частить:

— Не понимаю, почему они прицепились к нам. В поселок приехало столько состоятельных пар их возраста! У мужчин хорошая работа в Хартфорде или Норвиче. Знаешь, как теперь таких называют? «Юппи». Нет, Триси нам вполне подходит.

На самой Ванессе мяса было достаточно. Полногрудая, как мужчина широкая в плечах и талии. Иногда на Оуэна накатывало дерзкое желание заломить ей руки и побить ее, он знал: она не будет сопротивляться. Она тоже была из бедной семьи, и он видел в ней воплощенную ничтожность собственных помыслов и потребностей. Со временем ему стала неприятна та власть, какую она имела над ним. Он понял: можно с благодарностью принимать телесные удовольствия, что дает тебе другой человек, и не любить его. Полтора года он был любовником Ванессы, надо думать, не единственным. Работа на пользу общества не целиком заполняла ее долгие дни.

Каждый раз, подходя к Триси, он боялся опрокинуть ее, как неустойчивую статуэтку. Ему словно сковывало язык, и он не находил интересных тем, чтобы заговорить и завоевать ее расположение.

— Ну и как вам нравится наш новый президент? — спросил он ее как-то на вечеринке, устроенной Роско и Имоджин Бисби. Они стояли на парадном крыльце их дома.

— Начал неплохо, только вряд ли ему стоило прощать Никсона.

— Мы все нуждаемся в прощении, разве не так?

— Все? — Патрисия смотрела в темноту, на подъездную аллею, где слышались чьи-то шаги.

— Все, кроме вас, — сострил Оуэн. — Но если бы не простил, то суд и шумиха вокруг суда отняли бы у нас много времени и сил.

— Наверное, вы правы, — быстро согласилась она, как будто стараясь избавиться от него.

Оуэн смотрел на профиль Триси. Ноздри у нее были красноватые от какого-то раздражения, верхняя губа выдавалась над приоткрытым ртом. Как губами чувствуют щербинку на краешке чайной чашки, так и он чувствовал в этой женщине застарелую рану печали от неисполненных желаний.

— Я постоянно вижу вас бегущей, — сказал он. — Вы хорошо смотритесь.

— Зачем вы так? — вскрикнула она и схватилась за столб навеса, точно вот-вот упадет.

По ее реакций Оуэн понял: в ее глазах он не дамский угодник — опасный соблазнитель.

— В этих ваших кроссовках, в спортивной одежде… — поспешно добавил он. — Не перестаю удивляться: вы не боитесь, что вас собьет какой-либо лихач?

— Я всегда надеваю что-нибудь белое, а задник кроссовок светится в лучах фар.

Ее глаза под ресницами — такими густыми и длинными, что казались искусственными, — сверкали негодованием.