Читать книгу - "На игле - Ирвин Уэлш"

Обмен открытками:

Билли!

Счастливого Рождества и с Новым годом

(кроме 1— го января между 3.00 до 4.40),

Марк.

Марк!

Счастливого Рождества и с Новым годом,

Билли

ХМФК ОК

Билли!

С днём рождения,

Марк.

Потом от Билли и Шерон:

Марк!

С днём рождения,

Билли и Шерон.

Почерком Шерон, который похож

Глазгоская белая шваль, то есть семья моего папика, приезжала каждый год в июле на марш оранжевых и от случая к случаю — на матчи «Рейнджерсов» в «Истер-роуде» или «Тайнкасле». Лучше бы эти суки оставались в Драмчэпеле. Впрочем, все они довольно благосклонно восприняли мою маленькую трогательную речь в память о Билли и торжественно закивали. Все, за исключением Чарли, который понял моё подлинное настроение.

— Тебя это напрягает, племяш?

— По правде говоря, да.

— Я тебе сочувствую, — он покачал головой.

— Не стоит, — сказал я ему. Он ушёл, продолжая качать головой.

Полилось «макэванс-экспорт» и виски. Тётушка Эффи запела: гнусавое деревенское вытьё. Я пересел к Нине.

— А ты расцвела, зайка, знаешь об этом? — спьяну я сделал ей комплимент. Она посмотрела на меня так, будто уже не раз об этом слышала. Я решил предложить ей слинять в «Фоксис» или ко мне на флэт на Монтгомери-стрит. Закон запрещает трахать своих кузин? Вполне возможно. Мало ли чего он там ещё запрещает.

— Жалко Билли, — говорит Нина. Ручаюсь, она считает меня круглым идиотом. И она совершенно права. Я тоже считал всех чуваков, достигший двадцати, полными дебилами, о которых даже не стоит говорить, пока мне самому не исполнилось двадцать. Но я всё больше убеждаюсь в том, что тогда я был прав. После двадцати жизнь постепенно превращается в безобразный компромисс, в трусливую капитуляцию — и так до самой смерти.

К несчастью, Чарли, или Птенчик-чики-чики-чик-чик, уловил сомнительный смысл нашего разговора и поспешил на защиту Нининой добродетели. Хотя она и не нуждается в помощи этого жирного мыловара.

Ублюдок жестом приглашает меня отойти в сторонку. Когда я не обращаю на это внимания, он берёт меня за руку. Он уже здорово набрался. Он громко шепчет, дыша на меня перегаром:

— Слышь, племяш, если ты не перестанешь, блядь, паясничать, то я заеду тебе в рыло. Если б тут не было твоего отца, я бы давным-давно это сделал. Ты не нравишься мне, племяш. И никогда не нравился. Твой брат был в десять раз лучше тебя, ёбаный ты нарик. Если б ты только знал, сколько горя ты причинил своим родителям…

— Вот как ты заговорил, — обрываю я его. Моё сердце бешено стучит от злости, но я сдерживаю себя, с радостью сознавая, что вывел этого мудака из себя. Соблюдай хладнокровие. Это единственный способ объебать лицемерного ублюдка.

— Я с тобой ещё не говорил, хитрожопый мистер Университет. Да я тебя по стенке, на хуй, размажу. — Его огромный, изукрашенный татуировками кулак проносится в нескольких дюймах от моего лица. Я крепко сжимаю в руках свой бокал для виски. Пускай только этот поц дотронется до меня своими вонючими маслами. Пусть только пошевельнётся, и я звездану его этим бокалом.

Я оттолкнул его поднятую руку.

— Ударь меня — сделай одолжение. Потом я растрезвоню об этом всему свету. Мы, оторванные хитрожопые университетские нарики, — очень стрёмные чуваки. Ты получишь по заслугам, ебучая шваль. И ещё немножко в придачу. Если хочешь выйти на улицу, только скажи, блядь.

Я показал на дверь. Мне показалось, что комната уменьшилась до размеров Биллиного гроба и в ней остались только я и Птенчик. Но были и другие люди. Они оборачивались на нас.

Он легко толкнул меня в грудь.

— У нас сегодня похороны, нам не надо вторых.

Подошёл дядя Кенни и отвёл меня в сторону.

— Не обращай внимания на этих оранжевых убдюдков, Марк. Подумай о матери. Если ты встрянешь в драку на похоронах Билли, это её доконает. Не забывай, где ты находишься, мать твою.

Кенни был прав, хотя, честно говоря, он был порядочной скотиной, но лучше уж всем поддакивать, чем быть мыловаром. В конце концов, мне приходилось выбирать между двумя партиями: поддакивающими папистскими ублюдками со стороны матери и оранжевыми мыловарами со стороны отца.

Я глотнул виски, наслаждась его мерзким вкусом, обжигающим глотку и грудь, и поморщился от тошноты, когда оно дошло до желудка. Я направился в туалет.

Оттуда вышла Шерон, Биллина чувиха. Я преградил ей дорогу. Мы с Шерон обменялись, может быть, парой-тройкой фраз за всю жизнь. Она была пьяная и слабо соображала, её лицо покраснело и распухло от алкоголя и беременности.

— Стой, Шерон. Нам надо кой о чём поговорить, это самое. Тут нас никто не услышит, — я завёл её в туалет и закрыл за собой дверь.

Я начал её лапать и одновременно пиздеть о том, что сейчас нам надо держаться друг за друга. Я ощупывал её живот и продолжал грузить об огромной ответственности, которую я испытываю по отношению к своей нерождённой племяннице или племяннику. Мы стали лизаться, я опустил руку и сквозь хлопчатобумажное платье для беременных нащупал её трусы. Вскоре я уже гладил ей пизду, а она вытащила мой хуй из штанов. Я тележил о том, что всегда восхищался ею как человеком и как женщиной, о чём можно было и не говорить, потому что она и так уже встала на колени, но мне всё равно было приятно об этом сказать. Она взяла в рот мой поршень, и он быстро напрягся. Отсасывает она классно, спору нет. Я представил, как она делала это моему брату, и мне стало интересно, что осталось от его хуя после взрыва.

«Если б только Билли мог нас сейчас видеть», — подумал я с удивительным почтением к покойному. Я надеялся, что он нас видит. Это была моя первая добрая мысль о брате. Я почувствовал, что вот-вот кончу и вытащил, а потом поставил Шерон раком. Я задрал ей подол и снял с неё трусы. Её тяжёлое пузо повисло над полом. Сначала я попробовал засунуть ей в сраку, но она оказалась слишком тугой и головке было больно.

— Не туда, не туда, — сказала она, и я перестал возиться и кончил, а потом залез пальцами к ней в пизду. От неё сильно пахло плющом. А мой хуй ужасно вонял, и на головке виднелись пятна смегмы. Я никогда особо не увлекался личной гигиеной; вернее, не я, а мыловар, или торчок, сидящий во мне.

Я пошёл навстречу пожеланиям Шерон и начал ебать её в пизду. Как говорится, хуй болтался, будто сосиска в колодце, но я приноровился, а она сжалась. Я думал о том, что она на сносях, а я глубоко проникаю в неё, и представлял себе, что попадаю прямо в рот зародышу. Такой вот прикол: ебля и минет одновременно. Мне стало не по себе. Говорят, что ебля полезна для нерождённого младенца, улучшает кровообращение, и всё такое. Но сейчас меня меньше всего волновало здоровье бэбика.