Читать книгу - "Детдом для престарелых убийц - Владимир Токмаков"

Попал под ливень.

Под настоящий локомотив дождя.

Пришел на работу мокрый и в дурном настроении.

– Идеальная погода для убийства, – стоя у окна и докуривая сигаретку, произнесла загадочную фразу моя газетная начальница Жукина. Ее раздвижной бюст заполнил собой всю комнату. Женщина с продвинутым бюстом, сказал бы я даже с уважением.

– Что же в ней идеального? – спросил я, снимая промокшие насквозь свитер, рубашку и в замешательстве раздумывая, а не снять ли и совершенно мокрые джинсы? Иначе ведь они не высохнут, черт возьми. Но и приличие, того, соблюдать надо хоть изредка.

– Да, идеальная погода для убийства, – вновь повторила эту фразу моя начальница, крепкая тетка из донских казачек. – Напряжение нарастает, все ждут развязки с неба.

А тут, как назло, в кабинет зашел известный в городе старейший литератор. И дождь таким не страшен, хорошо, что хоть постучался. Я нехотя застегнул джинсы и, надев мокрую рубашку, сел за стол.

Литературный мастодонт, немного покружившись на одном месте, наконец, кряхтя, приземлился на стул, достал из потертого кожаного портфеля свои застарелые стихи и стал с нежностью инвалида показывать их нам.

Через слово – Пушкин, Пушкин, Пушкин.

И тут я не выдержал. Сижу, блин, в мокрой рубашке и джинсах. Холодно. Говорю как бы своей начальнице:

– Мне кажется, что сегодня Пушкин – это последнее прибежище графоманов, бездарей и тупиц. Они прикрываются Пушкиным, Пушкиным оправдываются, в нем находят себе утешение. Пушкин для них слишком прост и понятен, чтобы быть по-настоящему понятым. Он для них как фиговый листок, прикрывающий срамоту безвкусицы и пошлости…

За толстыми стеклами очков заслуженного писателя на меня бешено топали злые маленькие глазки.

Его можно понять: всю жизнь он мечтал о долгом, но честном пути от нищеброда к бутерброду с красной икрой.

Но на каждом шагу – завистники и интриганы.

Если постоянно смотреть только внутрь себя, становишься ужасно близоруким.

Писатели бывают однобокие и многобокие (Набоков, например, многобокий). Но наш гость был явно однобоким. Пушкинист ползучий, сказал бы М. Строчковский. «Маленький охотник за большими тараканами гонорарной ведомости», – подумал я вслед уходящему в дождь «однобокому».

Писатели жалуются на тяжелый и изнурительный (титанический) труд. Но журналистский труд более тяжелый и изнурительный, а стало быть, он разрушительнее для пишущего. Это труд подневольного, несвободного человека. Писателей же чаще всего губит не работа, а пристрастие к выпивке, и неумеренные амбиции, ведущие к инфарктам и инсультам. Журналиста же убивает только работа – никакой алкоголь ему не страшен. Так морализаторствовал я про себя, наконец-то сняв свои мокрые одежды и исподволь созерцая монументальный бюст и бедра моей газетной начальницы Жукиной.