Читать книгу - "Плагиат - Вячеслав Пьецух"

Тут же, на митинге, и выбрали городской Совет, который составили с полсотни человек грабарей и каменщиков во главе с идейным босяком, горьковцем Ильей Клюевым.

И по этому поводу между комиссарами разгорелась продолжительная дискуссия: Второй комиссар утверждал, что глуповцы еще не дозрели до самовластья — мол, недаром они глуповцами прозываются, Третий комиссар выразил опасение, что затея с Советом закончится неудачей, ибо в него неизбежно проникнет вражеский элемент и подточит изнутри идею народовластья, Четвертый комиссар пугал товарищей конфронтацией между Советом и коллегией комиссаров, которая, уповательно, должна будет вылиться в междоусобицу и анархию, Пятый стоял на том, что так называемая демократия есть зловредная выдумка либеральной буржуазии. Эта дискуссия совершенно укрепила комиссара Беркута в том убеждении, что с ревсоветом каши не сваришь, что его соратники по злому умыслу либо из строптивого легкомыслия просто-напросто вставляют палки в колесо исторического прогресса. Тогда Николай Емельянович созвал другой митинг и указал глуповцам на внутреннюю опасность:

— В ознаменование полного крушения проклятого царизма, — в частности, сказал он, — который выжимал беспощадной рукой последние соки из трудящегося люда и так понимал пролетария и беднейшего крестьянина, что это рабочий скот, чего мы, конечно, кровью умоемся, а не спустим классовому врагу, со всей революционной решимостью начали мы с вами, товарищи, строительство каланчи как символа новой жизни и окончательной победы трудящихся над паразитами всех мастей. И вот когда массы с открытым сердцем и с бесконечной верой в лучезарное завтра приступили к строительству означенной каланчи, некоторые, которые ставят причудливые шорохи в своих извилинах и неистовые фантазии на базе великих предначертаний выше классовых интересов борющегося пролетариата, строят нам козни и сбивают нас с пути фальшивыми идейками, чуждым словом…

— Кто такие?! — послышалось из толпы. — Мы интересуемся: что за черти сбивают нас с истинного пути?

— К чему я, товарищи, и клоню, — сказал Беркут. — Давайте всем миром безжалостно выявлять и разоблачать всяческую нечисть, которая мешает великой стройке!

Призыв этот глуповцы не оставили без ответа и сразу после митинга пустились выявлять тайных саботажников, явных недоброжелателей и прочих несторонников строительства каланчи, потому что кипучие слова Беркута запали им в душу и вообще они искренне почитали Первого комиссара. Всего было выявлено сто пятьдесят человек, в том или ином градусе враждебно настроенных по отношению к каланче. Между прочим, в их числе нежданно-негаданно оказался и Шестой комиссар, у которого одна молочница углядела на стене вышивку под стеклом; в результате сто сорок девять человек лишили гражданских прав, а Шестого комиссара с позором вывели из ревкома за бытовое разложение и утрату классового чутья. Однако Беркут прогадал, решив, что он хоть от одного баламута освободился, — Шестой комиссар обиделся не на шутку и начал против Беркута жестоко интриговать, принародно обвиняя его в том, что он строит не диктатуру пролетариата, а свою собственную диктатуру. Этого Беркут снести не смог и ради незапятнанности революционной идеологии вскоре устроил так, что Шестой комиссар невзначай во время купания утонул.

В дальнейшем внутриполитическая борьба развивалась следующим образом: Пятый комиссар покончил жизнь самоубийством; посреди белого дня он выбежал на площадь товарища Стрункина с револьвером-шпалером наголо и, воскликнув: «Измена!!!» — выстрелил себе в голову. Причиной этого самоубийства послужил новый курс комиссара Беркута в части снабжения и финансирования строительства каланчи: будучи деятелем достаточно дальновидным, он отлично понимал, что запасов бревен, извести, кирпича, хлеба, соли, гвоздей хватит максимум на две недели хорошей работы, и поэтому решил прибегнуть к помощи недобитого капитала. Тут, конечно, среди членов ревкома опять началась дискуссия: Второй комиссар пугал возрождением товарно-денежных отношений, которые неминуемо должны будут привести к кризису перепроизводства тех же самых бревен, извести, кирпича, гвоздей, хлеба, соли; Третий комиссар опасался тлетворного влияния частного капитала на только что народившийся пролетариат; Четвертый комиссар упирал на то, что просто-напросто дело попахивает реставрацией капитализма; а Пятый комиссар, который, нужно сказать, перенес тяжелую контузию во время польской кампании двадцатого года, выскочил на площадь имени товарища Стрункина со шпалером наголо и, воскликнув: «Измена!!!» — выстрелил себе в голову.

Несмотря на разброд, к которому Первый комиссар уже попривык как ко злу неизбежному, но все же искоренимому, он призвал нового начальника городской милиции Проломленного-Голованова, происходившего из рода Проломленных Голов, и наказал ему выявить остатки глуповских богатеев, приманив их высоким процентом на вложенный капитал.

— Ничего, — сказал он при этом. — Пускай они себя окажут. Начальник милиции обернулся довольно скоро и доложил:

— Что хочешь со мной делай, товарищ Беркут, а капиталистов всех извели под корень; случайно выжили только специалисты.

— Это тебе не в плюс, — с выражением отеческой суровости сказал Беркут, но, поразмыслив, решил подключить к строительству хотя бы специалистов.

Это решение также получило отповедь от ревкома: Второй комиссар отмечал, что пролетариат не нуждается в пособничестве старорежимного элемента, поскольку он — всемогущий класс и во всем способен самостоятельно разобраться; Третий комиссар указывал на то, что участие специалистов царской формации в строительстве каланчи дискредитирует новый строй; Четвертый комиссар предупреждал насчет диверсий и разного мелкого вредительства, которых, конечно, следует ожидать от бывших приспешников капитала.

Тогда комиссар Беркут распорядился возобновить городскую газету, чтобы иметь возможность более масштабно громить своих оппонентов и одновременно укреплять в глазах горожан собственную платформу. Газета начала выходить под названием «Красный патриот», однако из первого же номера была злостно изъята беркутовская статья о пользе привлечения старых специалистов и вместо нее помещен пространный материал Четвертого комиссара «Еще один гвоздь в крышку гроба буржуазной культуры», в которой он уничижительно называл Пушкина «придворным лакеем Николая Палкина на предмет ублажения галантерейных вкусов паразитирующей верхушки», утверждал, что Лермонтова «правильно застрелили», не порочь-де Россию на усладу всемирной буржуазии, клеймил Толстого как «блаженного пособника кровавого террора, развязанного царизмом против собственного народа», а также утверждал, что художественный талант есть категория «классово враждебная пролетариату, которую эксплуататоры использовали для усугубления социальных барьеров между так называемой черной и белой костью», что, положим, писать стихи может на самом деле всякий грамотный человек, особенно если он правильно подкован в политическом отношении, и в доказательство приводил поэму каменщика Бессчастного, которая заключалась следующими словами:

Счастье к нам подкралось незаметно,

Как разведчик к лагерю врага.

Беркут для отвода глаз согласился, что Бессчастный — это истинно пролетарский поэт, достойный всяческого одобрения, и даже предложил официально провозгласить его флагманом новой культуры, но Четвертого комиссара он, как говорится, прижал к ногтю, так как в «Еще один гвоздь…» удачно вкралась антисоветская опечатка: вместо «каверзной резолюции» получилась «каверзная революция»; Беркут обвинил Четвертого комиссара в перерожденчестве с уклоном в правый оппортунизм и направил его на перевоспитание к грабарям.