Читать книгу - "Станция на пути туда, где лучше - Бенджамин Вуд"

Эти кадры с камеры наблюдения мне не забыть никогда. Мне их показали на четвертый день следствия. Ради этого инспектор Барбер четыре часа ехал в Браденхем, к моим бабушке с дедушкой. С собой он взял констебля Миллен, зная – даже рассчитывая, – что та меня успокоит, разговорит. В те дни я был так подавлен, что ни с кем не разговаривал, но особенной неприязнью проникся к координатору, прикрепленному к нашей семье, тихоне по фамилии Даджен, – за то, что одевался он небрежно, точь-в-точь как отец: вечные вельветовые джинсы, рубашка, свитер. Он дни напролет маячил в доме и не давал мне забыть.

Бабушка проводила инспектора и констебля в гостиную, подала чай. После дежурных фраз о дедушкином здоровье все прихлебывали чай с бергамотом из чашек тонкого фарфора, закусывали печеньем, поданным в жестяной коробочке. Бабушка обмолвилась, что я не сказал и двух слов, с тех пор как приехал домой (со словом “дом” она обращалась как с ярлычком – куда захочешь, туда и переклеишь). Она уверяла, что ради меня старается не раскисать, но я уловил, как дрогнул ее голос.

Вскоре инспектор встал и спросил, где телевизор и видеомагнитофон. Стоя возле комода, он объяснил, что мы увидим сейчас – кадры с камер видеонаблюдения на заправке в Сэндбеке, черно-белые, без звука.

– Зрелище очень тяжелое. Простите меня. Но без этого не обойтись. – Он принялся настраивать аппаратуру. – Больше ничего говорить не стану, – добавил он, и за его спиной на экране задрожали первые кадры, – просто скажите, если вдруг я что-то упустил.

– Если не выдержишь, Дэн, говори сразу, остановим, – пообещала констебль Миллен.

Я кивнул.

Началось видео. Серая полоса поперек экрана. Вначале я увидел лишь два ряда парковочных мест. Потом ближе к правому краю заметил “вольво” с багажником на крыше, задом к камере. В первые секунды – невыносимая тишина. Я смотрел, и сердце разрывалось от беспомощности.

Еще несколько секунд.

Царапина посреди экрана.

И вот он.

Зловещей серой тенью появляется из машины, опирается на багажник, ставит ногу на буксировочный крюк. С полминуты ждет, руки в карманах пиджака. Повязок как не бывало. Вся одежда другая. Его самоуверенность оскорбительна, на экране – тем более. Вскоре он замечает ее. Машет небрежно, будто ловит такси. Вплывает она, нечеткая фигурка в блузке и свободных брюках – так она всегда одевалась на работу. Бросается к нему и машет, машет. Он поднимает руку: тише, Кэтлин! Они стоят в метре друг от друга, спорят. Она кричит ему в лицо. Двое прохожих оборачиваются с любопытством. Она толкает его в грудь. Он даже не пошатнулся. Она заглядывает ему через плечо, в задние окна машины. Пинает его. Он по-прежнему не двигается. Она бьет его кулаком в грудь – раз, другой, еще, еще. Зеваки исчезают в правом верхнем углу экрана. Он пропускает ее вперед. Она обходит кругом пустую машину: где ребенок? И всплескивает руками: где он, Фрэн? Что ты с ним сделал? Он опирается на капот. Сигары кончились. Она выбивает у него из рук жестянку. Зеваки подбираются ближе. Может быть, кто-нибудь ее защитит? Он словно застыл. Что-то крикнув ему, она уходит. Впервые попадает в объектив ее лицо, отполированное светом фонарей, чужое. Куда же она? Исчезла на время из виду. Он ее не удерживает. Ждет. Ждет и ждет. Еще немного. Открывает и закрывает рот – черную дыру. Зовет ее. Появляются еще двое зевак – большие головы, безрукавки. Она бежит обратно и машет, машет. Что он ей сказал? Она совсем в другом настроении – напугана. И снова они в шаге друг от друга, его рука ложится ей на плечо. Она отмахивается. Он вновь берет ее за плечо. Она снова отмахивается. Они стоят лицом к лицу. Бегут секунды. Минута. И вдруг – движение: он запускает руку в карман. Что там – обойный нож? кляп с хлороформом? пепельница? Нет. А что же? В пальцах что-то крохотное, на вид безобидное, на экране почти не разобрать. Она выхватывает, подносит к глазам. Что это? Бумажка? При свете фонарей не видно. Она сжимает это в кулаке. И поникает. Все решено. Он протягивает ей ключи от машины. Она как будто сомневается – но почему? Он садится на пассажирское сиденье, постукивает по циферблату часов. Она забирается в машину с другой стороны, за руль. Все тихо-мирно. Зеваки разочарованы – смотреть больше не на что. Машина выезжает со стоянки, описав плавную дугу. Вспышка фар. Уезжают. Движутся к краю экрана, исчезают. Совсем. И ничего не осталось от них, кроме этих последних кадров, запечатленных на пленке.

– Вот и все. Больше никаких записей у нас нет. – Барбер нажал на кнопку, со скрежетом выдвинулась кассета.

Я молчал. Молчала бабушка. Молчал и дедушка, сидевший в кресле.

– Мы ищем свидетелей, но никто пока не объявился. Это осложняет дело. – Инспектор со вздохом спрятал кассету в коробку. – Мы проверили все номера машин, стоявших там, поговорили с их владельцами. Никто ничего не видел.

Он вернулся за стол, плеснул себе в чашку горячей воды из чайника. Ложечка противно звякнула о блюдце. Неужели инспектор лишь затем пришел, чтобы напомнить всем нам, что мамы больше нет?

Наконец бабушка наклонилась к нему и проговорила:

– Жалею, что вас послушалась, честное слово.

– Я не хотел вам это показывать, уверяю вас, миссис Джаррет. Но, сами понимаете, я хочу, чтобы в деле все было убедительно, не подкопаешься.

– Что мы, по-вашему, должны сказать?

– Ничего. Ничего мы от вас не требуем. Просто в цепочке событий есть неувязка, и я надеялся, Дэниэл кое-что прояснит. – Инспектор сверлил меня взглядом.

– То есть как это – неувязка? – нахмурилась бабушка.

Барбер задумался, потирая лоб.

– Что ж, вы сами убедились, в машину она села добровольно. Во всяком случае, со стороны так выглядит. Мы надеялись увидеть доказательства насилия – к примеру, оружие. Это бы согласовывалось с предыдущими… с тем, как он обошелся с остальными.

– А какое это имеет значение?

– Видите ли, суд будет учитывать эти кадры. И его действия вызовут вопросы.

Бабушка содрогнулась от возмущения.

– Вы хотите сказать, сейчас они вопросов не вызывают?

– Прошу прощения, неудачно выразился. – Инспектор отставил чашку. – Я имел в виду намерения. Судя по этим кадрам, он ничего заранее не планировал. Понимаете? Злой умысел, вот что будет искать коронер. Хочу, чтобы не осталось и тени сомнения. Ради вашей дочери.

– Ее… нет, – слабым голосом выговорил дедушка. – Не все ли… равно? – Трубку из носа он вытащил, в груди будто хрустел гравий.

– Мне не все равно, мистер Джаррет. И коронеру тоже, уверяю вас.

– В тюрьму… так и так… не посадят.

Бабушка встрепенулась.

– Филип, вставь трубки, дурень, еще мне не хватало и тебя хоронить! – Она подошла к дедушке и принялась возиться с кислородным баллоном. А потом обрушилась на инспектора: – Что ж вы меня не предупредили, что это окажется так тяжело? К чему это все ворошить?

– Простите, миссис Джаррет, если мы причинили вам боль, – извинилась констебль Миллен. – Мы не хотели растравлять ваше горе. – Она глянула на меня, губы ниточкой. – Мы просто боялись что-то упустить, думали, Дэниэл нам поможет.