Читать книгу - "Зинзивер - Виктор Слипенчук"

Все у меня шло гладко. Я подготовил объемистую рукопись своего сборника стихов. Кое-что отредактировал «из залежей» для коллективного сборника и уже потирал руки в предвкушении близящегося весеннего наступления на издательства, когда вдруг узнал, что в нашем продуктовом магазине отпущены цены на все продукты, включая хлеб, молоко и сахар.

Впрочем, я знал обо всем этом загодя (слухи муссировались на кухне), но не среагировал. То есть не побежал с мешком по магазинам, как это сделали в большинстве жильцы нашего общежития. Я подумал: авось как-нибудь обойдется.

Не обошлось. Как сейчас помню, закончил перепечатку «оратории» (до сих пор удивляюсь, что побудило меня на сей подвиг). Встал из-за стола, потянулся, оглядывая пространство холодильника между рамами, — увы, пусто. А за окном темень, но соседний дом, точно новогодняя елка, весь в огнях веселых, радужно искрящихся (так показалось сквозь замерзшие окна). Посмотрел на часы — двадцать один с небольшим… Оторвал вчерашний листик календаря — ба, февраль, первое!.. День рождения президента России, не мешало бы и отметить!..

Никогда я не считал себя революционным демократом и ныне не считаю себя таковым. Ломать — не строить. А распылять государственные земли — вовсе не то, что собирать их. Единственное, что пленяло меня в новом президенте, его отвага. Так уйти из КПСС, как он ушел, всенародно хлопнув дверью, для этого нужно было иметь отважное сердце. Как когда-то я был влюблен в политика Горбачева, теперь был влюблен в политика Ельцина. Во время политических споров, которые не обходят стороной ни одного русского, мне доставляло особое удовольствие вдруг заявить в лицо спорщикам — мой президент сказал!.. Что он сказал, на самом деле для меня не имело никакого значения потому, что главным было — мой президент! Мы с ним были не то чтобы из одного литобъединения — нет-нет, из одного общежития. И естественно, я был убежден, что мой президент лучше меня знает, что мне в жизни нужно. Поэтому выдвижение им в премьеры Егора Гайдара, внука известного писателя, я воспринял как откровение: однако каков мой президент — выдвинул в премьеры Гайдара, «Всадника, скачущего впереди»! О том, что «Егор Хайдар» таит в своем прямом переводе всего лишь прямой вопрос: «Куда едет Егор?» — в голову не приходило.

Оторвав вчерашний листок календаря и обнаружив, что на исходе день рождения Бориса Николаевича, я по привычке, именно по привычке, без всякого на то умысла, подивился: однако каков мой президент?! И на этом, пожалуй, все бы закончилось, если бы не перепечатка уже известной «оратории», в которой после дуэта «Андропов и Черненко» не фигурировал дуэт «Горбачев и Ельцин». Кстати, мой соавтор, Инкогнито, настоятельно просил меня присмотреться к Борису Николаевичу, так как, по его мнению, он, Борис Николаевич, еще исторически не состоялся (еще не умер).

Меня очень развеселила просьба соавтора, и прежде всего потому, что прочел ее не раньше и не позже, а точно в день рождения Ельцина.

— Обязательно прослежу!.. — пообещал я вслух и заторопился.

Заторопился не потому, что до закрытия магазина оставалось сорок минут (мне хватило бы двадцати). Просто вдруг, как-то очень по-домашнему, представил, что где-то там, в недосягаемой теперь Москве, собрались на праздничный ужин домочадцы президента, налили по рюмочке и уже тост произнесли во славу… И до того мне захотелось вместе с ними «причаститься» и тем самым хотя бы на эту минуту приблизиться к месту нахождения Розочки, что я заспешил, заторопился.

Пока устремленно сбегал по лестнице, а затем совершал пробежку к дежурному магазину, чувствовал себя Гайдаром, то есть всадником, скачущим впереди. Иллюзии скачки вначале способствовала лестница, а потом и скорость устремления — крылатка летела сзади, точно черкесская бурка.

В магазине, не сбавляя шага, направился в самый дальний угол: хлебный и молочный отделы. Продавщицы при моем приближении удивленно вырастали за пустыми прилавками, а одна, наоборот, присела:

— Господи, а это что за чудо-юдо?!

Ее притворный испуг заставил меня замедлиться и оглядеться по сторонам. Магазин был пуст, пуст, как бубен! На витринах не было даже обычной ставриды в томатном соусе, ничего — шаром покати! Я словно бы зашел в какой-то другой, не наш магазин. И даже не магазин, а какое-то складское помещение угнетало полнейшее отсутствие покупателей. Мои шаркающие шаги, множась, то опережали меня, а то вдруг глохли и исчезали, будто я ступал по войлоку. Но самое сильное потрясение я испытал в хлебном… двадцать рублей — буханка! И это без всяких, как прежде бывало, обещаний улучшить качество выпечки. То же самое и в молочном отделе — пятнадцать рублей пол-литра… За четыре булки и два литра молока отдал сто сорок рублей, то есть пятую часть всех своих наличных!..

Домой возвращался архимедленно, никак не мог сосчитать, на сколько дней хватит оставшихся денег. Получалось, что в лучшем случае — на полмесяца. Это казалось неправдоподобным, в это не верилось, это не укладывалось в голове, — шоковая терапия?! Я действительно был шокирован, а потому опять и опять, снова и снова начинал считать. Ни о каком глотке спиртного во славу президента не могло быть и речи. Я впервые не мог решить: Егор Гайдар, кто он? Всадник, скачущий впереди, или наше испуганное вопрошание — куда едет Егор? А вместе с ним — куда едем мы?! (Об издании коллективного сборника за свой счет не могло быть и речи.)

Моих наличных до пятнадцатого не хватило. Зашел в церковь Бориса и Глеба на Волхове, шло празднование Собора вселенских учителей и святителей: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, — и до того уютно стало моей душе, что незнаемо отчего прослезился, глядючи на икону Богородицы. До того глубоко входили в меня мерцание лампадок под образами, отблеск свечей на детско-старческих лицах и, конечно, хор ангельских голосов под куполом: «Величай, душе моя, Честнейшую небесных воинств Деву, Пречистую Богородицу». Несколько раз подходили ко мне служители храма с подносом для воздаяния, и я, не глядя, вынимал из-под крылатки купюры и с восторгом клал их на примятую горочку. Восторг охватил меня, когда я услышал припев «Величай, душе моя…». Я воспринял его как благое указание величать не только и даже не столько Богородицу, сколько в ее образе Честнейшую небесных воинств Деву — мою Розочку. Понимаю, что здесь какая-то мешанина, может быть, и греховная, но именно потому с восторгом вынимал свои купюры из-под крылатки и потом еще всякий раз протискивался между людьми так, чтобы встать на пути подноса. Мне представлялось, что эти деньги каким-то образом помогут Розочке. Что где-то в каких-то высших сферах, недосягаемых для человеческого разума, наш Господь Бог Вседержитель увидит их и зачтет Розочке во спасение, а через нее и я буду спасен.

Мне было до того хорошо, что я полностью отстоял богослужение, хотя зашел в церковь совсем по другому случаю — убивал время. Раньше, чем нужно, пришел в магазин на Черемной (распространился слух, что цены в нем самые низкие в городе) и решил: подожду в церкви, пока магазин откроется. Словом, отстоял богослужение по полной программе и из одной крайности попал в другую — магазин закрыли на обед. Вначале расстроился, но, когда исследовал свои карманы, даже обрадовался — в них не было ни копейки.