Читать книгу - "Три версии нас - Лора Барнетт"

На следующий день после похорон Мириам они встречаются в Бродвейской гостинице.

Это была идея Джима: в прошлом году он как-то заехал в этот городок на долгом, скучном пути из Бристоля в Лондон, находясь в состоянии одновременного отчаяния и возбуждения, ставшего для него привычным в последние годы. Он увидел крыши, покрытые толстой соломой, каменные стены цвета густых сливок, горшки с геранью на отделанных деревом пабах — все это представлялось ему устоями английской жизни и внушало некоторое спокойствие.

Но тогда, вероятно, стояло лето: сейчас герань уже отцвела, хотя корзинки по-прежнему висят на стенах, а соломенные крыши именно такие, какими Джим их запомнил. Он забронировал номер в лучшей гостинице города, но, когда хозяин приводит их туда — карнизы, кровать красного дерева, на которой могут поместиться четверо; «Номер для новобрачных, сэр», — Джим понимает, что совершил ошибку.

Ева смотрит в окно и не отвечает на пожелания спокойной ночи. Когда дверь за хозяином закрывается, Джим несколько мгновений молча глядит на ее напряженную спину.

— Мы можем уехать отсюда.

Он подходит к ней, обнимает за талию.

— Куда угодно. Куда захочешь.

— Нет.

Она сильно похудела, под одеждой проступают ребра. Джима охватывает стыд и ненависть к себе за то, что он не в силах позаботиться о ней.

— Все в порядке. Правда, Джим.

Ева поворачивается к нему, и Джим видит худое лицо и глаза, лишенные обычного света. Он где-то читал, что печаль старит людей, но с Евой это не так. В своих джинсах и коротком пальто с капюшоном она кажется очень юной, похожей на школьницу.

— Может быть, пойдем в постель? — спрашивает Джим.

Она смотрит непонимающе.

— Я имел в виду — просто ляжем спать. Ты выглядишь изможденной.

— Я действительно без сил.

Ева отходит от окна, расстегивает пальто.

— Наверное, надо поспать.

Кровать оказывается жесткой и неуютной, а подушки тонкими, но Ева отключается почти мгновенно. Джим лежит рядом с ней на спине, разглядывая рисунок на пологе — листья и цветы. Он кажется смутно знакомым; это Уильям Моррис, думает Джим, и внезапно вспоминает кресло, где зимними вечерами сидела его мать в их доме в Сассексе. Он отчетливо помнит, как водил пальцем по такому же узору, уютно устроившись на материнских коленях. Дыхание Евы становится ровным. Джим знает — заснуть ему не удастся. Через несколько минут он тихо встает, берет одежду, ботинки, сигареты и бесшумно закрывает за собой дверь, надеясь, что до его возвращения Ева не проснется.

На Хай-стрит толпы туристов стекаются от автобусных остановок к сувенирным лавкам и кафе. Джим закуривает, глядя вслед двум пожилым дамам, медленно бредущим по тротуару. Одинаковые плащи и седые кудряшки, похожие на вычесанную шерсть, делают их похожими на близнецов. Джим слышит, как одна из них обращается к другой:

— Как думаешь, Энид, если мы съедим по булочке, не испортим ли аппетит перед обедом?

Джим обгоняет их и не слышит ответа. Впереди он видит паб; выбрасывает сигарету, заходит, заказывает пиво и садится за пустой столик на улице. На часах почти полдень. Дома — если только это слово сюда применимо: во время встреч с Евой Корнуолл кажется таким же далеким, как заграница, — Хелена отбивает цыпленка и чистит картошку, рядом крутится Софи. К обеду придут родители Хелены, и в этом заключалась ее главная претензия к Джиму, когда тот сказал, что в воскресенье его не будет дома — Стивен хочет обсудить, в каком порядке будут висеть картины на следующей выставке. Джим теперь старается пореже использовать Стивена в качестве причины своего отсутствия.