Читать книгу - "Падшие в небеса.1937 - Ярослав Питерский"

Маленький обхватил голову руками, сдавил ее ладонями, как тисками. Андрон сидел и раз за разом перечитывал это дело арестованного Клюфта.

«Доколе невежи будут любить невежество? Доколе буйные будут услаждаться буйством? Доколе глупцы будут ненавидеть знание? Но упорство невежд убьет их, а беспечность глупцов погубит их! И придет им ужас, как вихрь! Принесет скорбь и тесноту! А мы посмеемся над их погибелью, порадуемся, когда придет к ним ужас!»

«Неужели этот парень, его ровесник, продался немцам? Шпионил? Но что он мог добывать? Какие сведения? О чем? Кому передавал? Что тут, в Красноярске, интересует немецкую разведку? Что они хотят, если заслали своего человека в краевую газету? Чего? Что можно сделать плохого стране, напечатав такие вот строки из библии?» – Маленький искал ответа и не находил его. «Доколе буйные будут услаждаться буйством?» Странно. Это подходит и к нему, Андрону Маленькому. И его начальнику майору Полякову. Подходит. Как будто в этой самой библии знали, что вот так будет. Будут жить два таких человека, которые будут наслаждаться буйством. Откуда те люди могли знать об этом? Почему они так написали? Предвидели? Чушь. Предвидеть будущее нельзя! Его можно только спланировать, высчитать. Ну, как Госплан на пятилетку вперед. Да и то не все. Судьбу не вычислишь. Пойдешь по улице – сверху кусок шифера упадет! И все! Вот и весь расчет! А все же, как они могли так написать эти строки? Эти странные строки. О безумстве. Поляков. Он играет безумного. Он хочет быть безумным. Он наслаждается безумством! И он гордится этим безумством! Зачем? Ради идеи? Зачем нужна такая идея – быть безумным? Странная идея! Очень странная. Но это идея. И идея, которой служу и я! Поляков – взрослый и умный мужчина. Почему он действует так? Почему он заставляет и его, Андрона, поступать так? Почему я так поступаю? Почему? Я был безумен, когда вел этот допрос?! Был. Я то – кидался на арестованного, то был спокоен, изображал спокойного и безумного человека, как меня учили в школе следователей. Это метод «зебра». Странно. Но про это написано в библии? Почему? Нужно самому удостовериться. Нужно самому понять, почему этот парень, этот арестованный Клюфт, это написал!»

Маленький закрыл папку и поднялся. Он собрал бумаги и аккуратно все сложил в сейф. Надел шинель и шапку. Еще раз окинул кабинет взглядом, запоминая все мелочи, – так учили в школе следователей, чтобы потом прийти и определить, был ли кто без него в кабинете, – открыл дверь и вышел в коридор.

Андрон шел по полутемным помещениям тюрьмы и не отдавал честь вытянувшимся по струнке тюремщикам. Кто из них служил совсем недавно, Маленький определял с первого взгляда. Новенькая, еще немного помятая форма, сапоги, не отполированные еще тряпкой и щеткой, а лишь закрашенные ваксой или гуталином. Но главное, рвение. Рвение выслужиться начальству! Отдать честь за пять шагов! Старые и матерые старшины и сержанты делали это с неохотой, словно показывая: ты мне противен, офицер! Ты вон носишь офицерские кубики или шпалы, а на самом деле ничем от меня не отличаешься. А я такой же, как и ты. Из твоей стаи! Так же не сплю ночами на допросах, так же мараю руки об арестованных, и меня так же ненавидят тысячи людей, которые сидят в этих темных и сырых камерах.

Но Андрон на тюремных «стариков», как между собой офицеры называли надзирателей, не обижался. Работа у них действительно была собачья, или, точнее, волчья. Ведь помимо допросов и выводов на прогулку, нужно было еще, и общаться с арестованными в камерах, водить их в баню. Осматривать их вещи.

«Интересно, а как человек становится тюремщиком? Как это происходит? Однажды проснувшись, человек понимает: он хочет быть тем, кто охраняет свободу от арестанта. Нет, наоборот, арестанта от свободы. Но ведь это так трудно! Это ведь мучительно каждый день или через день видеть, как люди мучаются в камере. Выслушивать их жалобы, а главное, чувствовать на себе их ненависть, их страшные, пронзающие злобой взгляды. Нет, в тюремщики определенно идут нездоровые люди. А я? Чем я лучше? Или Поляков? Он-то? Он-то чем лучше? Нет, тут сравнивать нельзя. Мы боремся с врагами народа. И это нелегкая борьба. Это невидимая война. Война. И ее нужно выиграть, иначе наше государство обречено!» – рассуждал Андрон, сдавая спецпропуск в узкое окошко на выходе из оперблока.

Вахтовый офицер внимательно посмотрел на удостоверение и, засунув его в ячейку шкафа, прибитого на стене, протянул назад служебное удостоверение и пистолет. Маленький положил черный «ТТ» в кобуру и попрощался:

– Я на пару часов в город. Мне по следственному делу. Сегодня уже не буду. Можете отметить в книге.

– Как скажете, – хмыкнул старший лейтенант.

Он был совершенно равнодушен. Этот человек своим видом показывал: его вообще не интересует, кто куда уходит. Его интересует лишь присутствие людей на той, запрещенной территории оперблока. Он страж и блюститель порядка. Он может не пустить важного полковника, если у него нет соответствующих документов или разрешений. И в то же время, он широко распахнет дверь вахты перед каким-нибудь сержантом госбезопасности с синими петлицами на кителе, если у него будет предписание из наркомата из Москвы с красной полосой через весь лист. Сержант госбезопасности по уровню звания выше, он словно обычный лейтенант. А младший лейтенант ГБ сродни старлею. Капитан – это полковник! А уж майор ГБ – это высший командный состав! Госбезопасность – это элита. Госбезопасность – это загадка. Загадка уровня, непостижимая обычному служивому человеку. Стать сотрудником госбезопасности НКВД мечтает каждый начинающий. Ведь это автоматически получить пропуск по карьерной лестнице. Поэтому носить синие, а не краповые петлицы НКВД престижно вдвойне. Нет, может, и он, Андрон, когда-нибудь сменит кровавый цвет своей формы на строгий синий. Сменит. Обязательно сменит.

Выйдя на улицу, Андрон зажмурился. И хотя солнца не было видно из-за плотных серых туч, снег и дневные краски улицы после мрачного помещения тюрьмы слепили глаза.

«Этот Клюфт жил на улице Обороны. На улице Обороны. Туда. Обязательно сходить туда. Но сначала – в горком. Я должен ее увидеть. Я ее не видел уже три дня. Как это много. Нет, я определенно должен ее увидеть».

Офицер зашагал уверенной походкой к центру города. Он спешил, как обычный влюбленный. Снег скрипел под его сапогами нотками свадебного марша.