Читать книгу - "Размышления о чудовищах - Фелипе Бенитес Рейес"

Тем не менее однажды, почувствовав себя очень сиротливо, я позвонил Хупу:

— Хуп?

— Кто ты?

— Я Йереми.

— Йереми? Этот ответ не соответствует метафизической глубине моего вопроса. Отвечай как настоящий философ, а не как телефонная проститутка: кто ты?

(В общем…)

Хуп сказал мне, что нам нужно немедленно встретиться, потому что у него ко мне есть пара дел.

— Большие события, старина. Я тебе расскажу.

И когда время пришло, Хуп поведал мне суть этих двух больших событий, которую я тут же открою вам в порядке, противоположном их значимости.

Первое большое событие: сосед Хупа, трансвестит, впал в кому из-за гормональных препаратов, которые он безрассудно принимал, чтобы ускорить свое превращение в безоговорочную королеву среди свиты балерин-андрогенов в кабаре «Пай-Пай», раю блесток и страусовых перьев. Похоже, что этот человек, со сценическим именем Шэрон Топасио, месяцами принимал такой безумный и мощный химический коктейль, что лопнула какая-то важная пружина в лабиринте нервной системы, и он внезапно стал таким же застывшим, как манекен. Врачи признали его безнадежным: необратимая кома.

— А теперь самое замечательное, — так сказал Хуп. — Самое замечательное, Йереми. Слушай: несмотря на кому, у нашего друга трансвестита продолжают расти сиськи, понимаешь?

(?)

— Ну, это же очень просто: в этом-то и состоит наше предприятие.

(Предприятие?)

Дело в том, что Хуп договорился с матерью трансвестита посредством стратегии абракадабры: сначала он вбил в голову этой женщине, что медики очень сильно ошиблись в отношении ее сына, потому что известно, дескать, что в Соединенных Штатах такие вещи случаются ежедневно и улаживаются за пару часов кое-какими препаратами и небольшим хирургическим вмешательством; вбив ей в голову эту легенду, он привел к ней в дом врача на пенсии по имени Агилера или что-то вроде того, вытащив его невесть откуда. Этот доктор Агилера (или вроде того) оказался сбившимся с пути учеником Гиппократа, старым шарлатаном и ницшеанцем, отлынивающим от всего, кроме путешествий по этиловым реальностям, увлеченно выдающим едкие апотегмы против монархии и против абстракций вообще, — Хуп подмазал его несколькими купюрами и совместной выпивкой на то, чтоб он подтвердил перед матерью Шэрон Топасио достоверность персидской сказки об американских врачебных методах, применяемых в таких безнадежных случаях, как случай Шэрон, с полной мутацией груди и одновременно в состоянии комы. Эта женщина, естественно, проглотила наживку, полагаю, отчасти по наивности, а отчасти от отчаяния, хотя положение Шэрон Топасио, по признанию самого же Агилеры (или как-то так), не мог бы уладить даже доктор Франкенштейн, улаживавший вещи и похуже. И начиная с этого момента заработало предприятие, задуманное Хупом.

Для начала он нанял похоронного гримера, чтобы тот привел в порядок больного, и этот артист так привел его в порядок, с такой свободой фантазии, что под конец он, трансвестит, стал похож на гибрид плывущей Офелии, инопланетной Девы Марии, карнавальной повозки и человекообразных зарослей, поскольку тот обложил по кругу его покоящуюся фигуру искусственными цветами, и там, на постели, сверкал этот коматозник, с трубкой в носу, с зондом внизу, подключенный к капельнице, в туфлях на платформе, с гигантскими торчащими грудями, — эти груди не переставали расти под действием — кажется — гормонов-камикадзе, которые он запустил себе в кровь, чтобы сиять объемом и изгибами султанши, хотя Агилера (или как-то так) заключил, что невозможно, чтоб росли силиконовые груди, и что, вероятно, это набухание является результатом просто общего процесса набухания (?), вызванного, быть может (о, неточный Агилера или как-то так), синдромом Кушинга (или что-то вроде того), спровоцированного, в свою очередь, диким применением кортикоидов. В общем, как бы там ни было, суть в том, что у трансвестита очень сильно раздулись не только груди, но также лицо и лодыжки, и все остальное у него тоже увеличилось в размерах, как будто он был подключен к аппарату для надувания мячей. (Одним словом, тайны организма.) Приведя трансвестита «в порядок», Хуп стал распространять по магазинам квартала размноженные на ксероксе листки, где была фотография больного с сиськами в ракурсе. Под изображением значилось следующее: «Друг, наша соседка Шэрон Топасио впала в глубокую кому. В Испании ей не могут сделать операцию, чтобы достойно вернуть ее к жизни и на сцену. Ее семье нужно пять миллионов песет, чтобы перевезти ее в больницу в Соединенных Штатах Америки, где гарантии ее выздоровления — 100 %. Навести Шэрон и убедись в том, что ее грудь растет безостановочно. Мы рассчитываем на твое пожертвование». (А уже внизу, подо всем этим, было указано место паломничества.) В дополнение к этой рекламной стратегии Хуп дал знать репортерам с местного телевидения, всегда жадным до новостей, и, как и следовало ожидать, дом трансвестита заполнился людьми, потому что клич о мутировавших грудях оказался искушением не только для любопытствующих, но и для скептиков.

Полагаю, каждый из свидетелей этого уникального феномена сделал свои выводы, колеблющиеся между шуткой и удивлением, но, насколько я мог оценить, господствующее предубеждение состояло в том, что неподвижному телу приписывали благотворную силу плодородия, и многие бездетные подходили потрогать его груди, а также некоторые недавно вышедшие замуж женщины, и даже мужчины-импотенты, и все оставляли пожертвования на подносе, который Хуп поставил в изножье кровати больного. Образовывались кружки, и не было недостатка в тех, кто предлагал эзотерические способы лечения паралитика, и читали молитвы наподобие мантры. Многие женщины предлагали себя в помощь, чтобы ежедневно обмывать трансвестита, — полагаю, это был отголосок какого-то библейского атавизма, — и все это грело душу старухе, которой до сих пор с большим трудом приходилось поддерживать паралитика в чистоте, потому что в остальном его убранство оказалось гораздо труднее поддерживать, особенно если учесть, что старательная работа гримера покойников была разрушена через несколько часов: окаймление из тряпичных цветов смялось, грим на лице скатался в комки, а духи растворились в запахе пота и лекарств.

Этот фарс поначалу развлек меня, не могу отрицать, но под конец он стал мне отвратителен, потому что показал мне примитивную сущность наших эмоций, а заодно заставил меня ужаснуться замыслам Хупа, по-прежнему намеренного скакать верхом на закорках у чудовищных химер ради чистого развлечения, или ради денег, или, быть может, для того, чтобы по своей прихоти исказить гармонию реальности посредством комических экспериментов над мышлением людей, всегда готовых ко всему.

В довершение всего у этой силиконовой содомитской куклы стали возникать гнойные язвы, от которых лопалась кожа, становясь похожей на хищный цветок, орхидею-автофага. Этот ужас, не испугав визитеров, оживил в них пружины предрассудков; вокруг постели трансвестита пылали свечи, увеличивалось количество принесенных в дар цветов, а раны очень скоро начали вонять, и соединение запаха горящего воска, смрада агонизирующих цветов и зловонных язв с естественным зловонием посетителей заставило Хупа прибегнуть к помощи ладана, что привнесло в спальню атмосферу святилища.