Читать книгу - "Айза - Альберто Васкес-Фигероа"

Этот Ксанан, или как там его звали, незаконно проник в его владения, а значит, он имел полное право избавиться от него, будь тот хоть трижды сыном вождя, силачом с огромным пенисом.

Кроме того, Кандидо не поверил ни одному слову этой бессмысленной истории о богине, которая вернулась в мир. Он уже раньше слышал об этой богине: говорили, что ее красота не поддается описанию, она таинственная и недоступная, из любви к ней мужчины убивают друг друга. Камахай-Минаре не существует и никогда не существовала, это всего лишь суеверие примитивных существ, такое же дурацкое, на его взгляд, как и увлечение его матери, заполнившей Комнату Святых куклами, картинками и лампадками.

Он спросил себя, смог бы он вот так — недрогнувшей рукой — застрелить свою мать, Акилеса Анайю или какого-то другого христианина, и размышлял над этим, пока не обжег пальцы окурком. Вот уж точно кого бы он прикончил не моргнув глазом, так это Селесте Баэс, если бы она сейчас стояла здесь и обозревала — в последний раз — пыльные просторы саванны.

Настанет день, когда мать умрет и наконец перестанет быть зеркалом, в которое он вынужден смотреться каждую секунду. Он сможет дать волю своему воображению и представлять себя таким же сильным, атлетически сложенным и красивым в глазах окружающих, каким мог бы оказаться этот грязный неграмотный дикарь. И в тот день, когда мать умрет, «Моррокой» полностью отойдет ему, не надо будет ни перед кем отчитываться, и положение дел в саванне действительно изменится.

Но мать — это тебе не какой-нибудь грязный гуайка, вторгшийся в его владения. Индейца можно безнаказанно пристрелить: кто же докажет, что в его намерения не входило воровать (ведь этот народ хлебом не корми — дай только украсть что плохо лежит) и что он проходил мимо в поисках нелепой богини сельвы, которая решила поселиться среди людей? А мать была всем христианам христианка, и Закон Льяно, который, как правило, много чего дозволял хозяевам, еще не дошел до такой крайности, чтобы разрешить убить мать, какой бы умственно отсталой, уродливой и докучливой она ни была.

Эсмеральда Баэс должна была умереть своей смертью, от несварения «авемарий» или отравления «отченашами», однако пока что упрямая старуха не спешила составить компанию всем этим святым, девам и мученикам, которых так любила.

Первый самуро очень медленно описал четыре круга и приземлился совсем близко от руки, все еще сжимавшей лук со стрелами, хотя и был готов в любое мгновение взмыть в воздух, словно не доверяя присутствию человека, прислонившегося к сухому фламбояну и похожего на еще одного мертвеца среди равнины, уставшей нести на себе столько трупов.

— Скоро он выклюет ему глаза, — сказал себе Кандидо Амадо. — Тот вроде как над всем насмехался, а я разом лишил его желания насмехаться. Поганый индеец. Живо научился тому, что не следует называть «приятелем» человека разумного.

Он прекрасно себя чувствовал: спокойным, расслабленным и удовлетворенным, — не сводя взгляда с птицы-падальщика, которая уже готовилась приступить к пиршеству — человечине, — и даже ей подмигнул.

— Яйца! — процедил он сквозь зубы, словно отдавая приказ. — Расщелкай ему член и яйца, чтобы не расхаживал здесь, выставив их напоказ!

Однако черная птица не послушалась, а взлетела и исчезла за рощицей тотумо, без сомнения испугавшись огромного мраморного коня Рамиро Галеона, который нервно выделывал вольты, когда хозяин остановил его рядом с телом, лежавшим на земле саванны.

— Я услышал выстрел, — пояснил косоглазый, не слезая с коня. — И подумал, не случилось ли чего. Кто это?

— Грабитель.

— Яруро или куиба?

— Гуайка.

— Гуайка? — изумился управляющий «Моррокоя», спешившись и переворачивая тело ногой, чтобы как следует его рассмотреть. — Я ни разу ни одного не видел. Какого черта он сюда притащился?

— Воровать.

— Что воровать-то? Вряд ли он задумал взять быка в охапку и унести в Верхнее Ориноко. — Рамиро подошел и сел рядом с хозяином, и они вместе стали смотреть на мертвеца, который теперь, казалось, пристально вглядывался в далекие тучи на западе. — Вам не следовало его убивать, — сказал он. — Если его люди где-то поблизости, они захотят отомстить. Возможно, это был разведчик вооруженного отряда.

— Успокойся, — прозвучало в ответ. — Он был один.

— Откуда вы знаете?

— Он мне сам сказал, а эти дикари не умеют врать. — Кандидо помолчал, а затем почти насмешливо добавил: — Он искал Камахай-Минаре, которая вернулась на Землю.

— Да, знаю.

Кандидо Амадо удивленно повернулся к своему управляющему, который, в свою очередь, не удостоил его ответным взглядом, уставившись на мертвеца.

— Знаешь? — переспросил он. — Что ты хочешь этим сказать? Заливай больше! Кто это тебе сказал?

— Все льяно об этом говорит. Пеоны у себя в канее, индейцы в своих хижинах, проводники в тавернах и шлюхи в борделе. Небо и Земля полны предзнаменований, которые гласят: «Богиня вернулась, и мужчины из-за нее поубивают друг друга».

— Глупости!

— Глупости? — повторил косоглазый, кивая на самуро, который уселся в изголовье покойника. — Возможно, это всего лишь грязный индеец, но вы же его прикончили по вине Камахай-Минаре.

— Вовсе не из-за нее!

— Из-за чего же тогда?

— Это был вор.

— Да бросьте, патрон. Не рассказывайте мне эту сказку. Мы оба знаем, что вы его убили не из-за этого. Так из-за чего же?

— Мне так захотелось.

— Ну, это я могу понять, хотя у вас никогда не было подобных прихотей… не станете же вы мне говорить, что беременны.

— Это из-за дождя, который все никак не польет. Воды нет, как и не было, и это действует мне на нервы.

— Да еще девчонка… Гуарича[55]из «Кунагуаро».

— Я требую уважения!

— Со всем моим уважением, только мотаться по округе, щелкая индейцев, — это не способ решить проблемы с бабой.

Рамиро Галеон встал, подошел к своему громадному мраморному коню, который находился в каких-нибудь пяти метрах, и извлек из загашника бутылку рома, которую протянул хозяину:

— Если уж вас так интересует эта кукла, я соберу братьев и доставлю ее вам.

— Братьев? Зачем тебе понадобились братья?

— Потому что от пеонов в таком деле толку мало. У них кишка тонка. Тут нужны люди решительные, которых не остановит то, что Акилес Анайя вполне может влепить им пулю. Этот чертов старикан не чикается, и, чтобы отнять у него девчонку, мне нужны братья.

— Если Гойо ее увидит, он возьмет ее себе.

— Наверняка! Только я ни за что не стал бы беспокоить Гойо по такому пустяку. Он мне уши оторвет!

Кандидо Амадо хранил молчание — или, по своей привычке, «раскидывал умом», — и было ясно, что одно только упоминание о Гойо Галеоне его встревожило. Наконец он сказал: