Читать книгу - "Дилемма выжившего - Кристина Двойных"

Конец вечеринки

Это была настоящая вечеринка — тематическая, закрытая (буквально, на замок).

Если ты розовый, если ты заяц и если ты испорчен — добро пожаловать на Стасов ковер. Садись рядом с товарищем, таким же ободранным и искалеченным, наслаждайся тем, как Стас вскрывает новоприбывших. Достает из их потрошков лезвия, записочки. А глаза его при этом блестят, как у ребенка, задаренного киндер-сюрпризами.

Но никакой музыки. Она привлекла бы внимание матушки.

В пакете оказалось целых восемь зайцев. Выходит, целый месяц Шприц гулял по территории универа, ждал, пока Капюшонник оставит для Стаса следующего посланника, и забирал его.

Эта смерть не тронула Стаса. Он пытался — правда пытался, — отыскать среди своих чувств что-то, походящее на сожаление, но докопаться удалось только до раздражения. Шприц забрал то, что принадлежало ему. Заставил Стаса думать, что таинственный враг, непримиримый с его существованием, вдруг передумал — и вычеркнул Стаса из своего списка дел, как поступало большинство людей в его жизни.

В каком-то смысле Шприц получил по заслугам. Но Дане, конечно, Стас этого не скажет.

Он переписал содержимое записок в сообщение и собирался отправить его Дане, как договорились вчера, но спохватился и стер его. Что-то подсказывало ему, что лучше просто сложить записки рядом, сделать фото и послать Дане его. По крайней мере, так Стаса не за что будет назвать «дедом».

В записках не было ничего принципиально нового. Просто от вопросов Капюшонник перешел к заявлениям.

«Ты занимаешь чужое место».

«Земля и без тебя перенаселена».

«Какая разница, есть ты или нет».

Самая короткая записка гласила «Сдохни». Стас улыбнулся, подумав, что эту-то Капюшонник, обычно ходивший вокруг да около, писал на эмоциях. Будут еще зайцы. И эти дурацкие записочки — будут еще. Капюшонник не собирался убивать его, хотя ничто не сдерживало его в случае с Бычком и Шприцом. Но Стас был особенным. Он должен был сделать это сам. И только так.

Но Капюшонник не знал, что Стас не принадлежал сам себе: у него появился крест, который должно было нести, — а значит, не только не жить, но и не умирать.

Матушке прописали диету, кучу таблеток для печени и капельницы каждый день. У Стаса появились новые обязанности: будить ее рано утром, кормить овсянкой с таблетками и к восьми доставлять к манипуляционному кабинету в больницу. Сами по себе эти действия сложными не казались, он бы даже в университет успевал вовремя. Но матушка не пыталась помочь ему спасти себя.

Ничего себе, Стасик, какой ты взрослый. Ничего себе, Стасик, какой ты ответственный. А вот тебе, гестаповец ты недоделанный, перевернутая тарелка с овсянкой. А вот я не могу надеть сапожки, зашнуруй, сыночек. Уйди прочь, я не инвалидка тебе. Не кричи на меня! Стасик, Стасичка, открой, ну чего ты…

Она саботировала режим и выплевывала таблетки ему в лицо. В те редкие дни, когда Стасу удавалось-таки привести ее на капельницу вовремя и даже на пары при этом успеть, он возвращался домой, не сомневаясь, что застанет матушку пьяной. В лучшем случае — спящей, в худшем — желающей поговорить с ним о том, как он, бессовестный, бросил ее на весь день с ее болезнью.

— Я был в универе, — возражал он, пытаясь хотя бы стащить с нее обувь — и так гостиная превратилась в сарай.

Стас украдкой посматривал по сторонам: не скрыты ли за серебристой вуалью штор стройные бутылки с монастырским кагором? Не притаилось ли за старой вазой с высушенным букетиком грузинское винишко? Не бросает ли телевизор блики на бока коньячных бутылок, спрятанных под слоем темноты? Украдкой — потому что матушка могла заметить и закатить скандал.

— Твой дед никогда в универ не ходил, — промычала она с дивана. Глаз ее с этого ракурса видно не было — только вспухшие нижние веки, почти как у Григорыча. — Семье нужна была помощь, вот он и пошел работать. Настоящий мужчина был твой дед. И без всяких универов.

Он посмотрел на нее неверяще: шутит, что ли? Ее маленький рот был упрямо поджат.

Не шутит, понял Стас, и внутри него, казалось бы, со всем уже примирившегося, шевельнулся животный ужас. Не шутит. Потому и бунтует так, показывая: я слабая, ты должен постоянно быть рядом, ты должен; водить на капельницы, водить с капельниц; не покидать меня ни на секунду — потому что иначе я снова буду пить, понимаешь? Видишь же, какая я слабая?

А она и правда стала очень слабой. Он никогда и не поверил бы, что его матушка, заноза в заднице, вечная нарушительница его покоя, невыносимая в своем стремлении утопить его в заботе, может вдруг стать такой. Она перестала готовить, убирать и даже элементарно ухаживать за собой. С первыми двумя пунктами Стас еще кое-как справлялся. Оставалось надеяться, что мыть ее ему не придется.

Видишь же, какая я слабая, Стасик?

Матушка и правда ждет, что он, хороший мальчик, верный сыночек, запрется здесь с ней навсегда. И тогда она сожрет его с потрохами.

Тетя Лида исправно названивала Стасу с непрошеными советами. Сначала она предложила сводить матушку к гомеопату — пусть пропишет ей что-то от алкогольной зависимости. Это Стас стерпел. Позже она предположила, что матушку, наверное, прокляла новая папина жена, поэтому не помешает проконсультироваться у экстрасенса. После этого Стас перестал брать трубку, а в универе всячески игнорировал попытки Лидии Аркадьевны втянуть его в разговор.

Он пытался отключиться от происходящего. Автоматизировать действия, купировать чувства. У него это даже получалось. Только розовые зайцы и Даня еще способны были его «вернуть» — встряхнуть, дать почувствовать, что ниточки связи с миром за пределами грязной квартиры еще не оборвались. Но долго ли они будут держаться, если матушка, выдыхая перегар вперемешку с попытками разжалобить его, так крепко вцепилась и так настойчиво тянет его к себе?