Читать книгу - "Сад изящных слов - Макото Синкай"

Температура падала. Порывы ветра стихли, но ливень нёс с собой воздух с большой высоты и вместе с мелкими брызгами задувал в беседку холодом, напоминавшим об осени.

Сидевшая на скамейке Юкино ссутулилась и обхватила руками плечи.

«Она, наверное, замёрзла», — забеспокоился Такао. Она сидела к нему боком, мокрые волосы скрывали лицо, а с их кончиков капала вода. Влажные брюки мучительно подробно обрисовывали округлость бёдер. За спиной у Юкино трепыхались лепестки обживших подступы к пруду жёлтых цветов, избиваемые частым градом капель. Сумрак под крышей беседки пропитался густым запахом воды и цветов, к которому примешивался слабый сладкий аромат, исходящий от Юкино. Её костюм цвета серого неба, казалось, был специально подобран для сгустившейся полутьмы. Промокшая под дождём, она идеально вписывалась в обстановку.

И от этой картины у Такао защемило сердце.

Увидев Юкино такой, какой она была сейчас, он вдруг почувствовал, что ему тяжело дышать. Сердце заколотилось и запрыгало, а шум дождя затих, словно что-то не пропускало его в беседку. Лицо и тело бросило в жар, и, не в силах его унять, Такао нехотя отвёл взгляд.

Внезапно он чихнул. Ему почему-то стало стыдно: «Мне же совсем не холодно!» Когда он поднял глаза, Юкино смотрела на него. Она лениво сощурилась, как будто нюхала цветок, и нежнейшим голосом сказала:

— Если так пойдёт, мы оба простудимся.

Пока они торопливо шагали к выходу из парка, дождь постепенно умерил свою ярость, а воздух вновь вернулся к сентябрьской температуре. Они прошли под пролётом железнодорожной эстакады линии Тюо, миновали станцию Сэндагая, вышли на улицу Гайэн-ниси-дори, завернули в узкий переулок и оказались возле дома Юкино. Здание было старой постройки, и в вестибюле с высоким потолком пахло чем-то удивительно знакомым. Такой же запах старого воздуха стоял в доме родственников Такао, где он бывал в раннем детстве. Лифт отключили на профилактический ремонт, и до квартиры Юкино на восьмом этаже они поднялись пешком. Такао запыхался, но, поднимаясь по узкой лестнице вслед за Юкино, он мог в своё удовольствие, беззастенчиво, полной грудью вдыхать исходящий от неё аромат.

Когда они вошли в квартиру, Юкино сразу же отправила его в душ. Дала сменную одежду — свободную шёлковую футболку с треугольным вырезом и спортивные штаны. Затем приняла душ сама. Из ванной она появилась в разношенных багрово-красных джинсах, майке кремового цвета и надетом поверх неё бледно-розовом коротком жакете-болеро. От неё слегка пахло мылом, ноги были босыми. Такао исподтишка следил, как она шлёпает босиком по деревянному полу, и уши у него горели.

Юкино забросила его мокрую рубашку в стиральную машину, школьные брюки промокнула полотенцем, а затем погладила и то, и другое. Тем временем Такао занял кухню и приготовил обед. Холодильник, к некоторому его разочарованию, оказался заставлен пивными банками, но в отделении для овощей нашлось немного репчатого лука, моркови и салата-латука. Выкинуть то, что побурело, остальное можно есть. Ещё были яйца, поэтому он решил сделать омлет с рисом. Вместо куриного мяса взял консервированного тунца. Среди приправ нашлась банка оливок (наверняка использовались как закуска к выпивке), он нарезал их колечками, смешал с латуком и сделал из этого салат на гарнир. Соуса осталось лишь на донышке, и заправку пришлось наспех сооружать из уксуса, чёрного перца и оливкового масла. Квартиру заполнили ароматы еды, запах нагретого утюга и пар.

«Так пахнет в доме, где живёт семья», — умиротворённо подумал Такао.

— Как вкусно! Обожаю кетчуп!

— Сомнительная похвала, если написать её на омлете, — горько усмехнулся Такао.

Они сидели напротив друг друга за маленьким столиком со столешницей из сплошной доски.

— В еде может попасться яичная скорлупа, так что, пожалуйста, ешьте осторожней, — сказал он, и Юкино удивлённо захлопала глазами.

Наконец она сообразила и весело засмеялась:

— Ну вот! Обиделся, значит, на мою яичницу.

— Ха-ха-ха! Её мне не забыть.

— Не очень вкусно получилось, да?

Не очень? Вот умора!

— Какой там вкусно. — Он с улыбкой посмотрел на Юкино. — Отвратительно! Чудовищно! Говорю как есть.

— Ну и пусть! Готовка не главное моё достоинство! — с заносчивым видом сказала она, но тут же сменила его на счастливую улыбку и отправила в рот кусок омлета.

На губах осталась капелька кетчупа, и она бережно её слизнула.

— А что ещё вы любите, кроме кетчупа? — спросил Такао.

— Мм... — протянула она и ненадолго задумалась. — Я больше люблю европейские соусы, чем соевый. А ещё бульонную приправу «Консоме»^[78].

— Вкусы, как у парня-старшеклассника.

— Хе-хе. Кто бы говорил!

— А вы знаете, как готовят суп-консоме?^[79] — жуя салат, спросил Такао.

— Э-э... Добавляют в бульон пшеничную муку? Нет? Ячменную?

— Он бьёт из-под земли. В Северной Франции есть большое такое озеро. Чистого янтарного цвета, очень красивое.

Юкино смотрела на него с недоверием.

— Ещё, говорят, в нём водится рыба. Называется бара-бульонка.

— Ты ведь всё выдумал?

— Ну разумеется, выдумал! Юкино-сан, а вы точно учитель?

— Да как ты смеешь! — Её лицо вмиг залилось краской. Даже тонкая шея покраснела. Сложенная в кулак левая рука несколько раз стукнула по столу. — Злой ты, Акидзуки-кун! Нельзя так! Нельзя так с людьми!

Этот неподдельный протест настолько рассмешил Такао, что он захохотал во всё горло.

Посуда убрана, по квартире плывёт согревающий аромат кофе. Большое раздвижное окно завешено зелёными шторами, и потому комната подкрашена в бледно-зелёный.

«Комната как будто находится под водой», — потягивая сваренный Юкино кофе, думает Такао. Он сидит на полу у окна, а когда поднимает глаза, видит, как на кухне Юкино варит порцию для себя. Она стоит к нему спиной, но он точно знает, что она улыбается. Мягкое шарканье её босых ног по полу, от которого сжимается сердце, шипение кофеварки и нежное позвякивание керамической чашки звучат странно: звуки будто доносятся сквозь толщу воды. Он прислушивается к движениям Юкино и слушает дождь. Сейчас, в этот самый миг, и его дурацкая ревность, и неуёмное нетерпение, и смутное чувство тревоги, несколько лет подряд окутывавшее его тонкой плёнкой, — всё испарилось без следа.

«За всю свою прожитую жизнь...» — вдруг осознаёт Такао. Это чувство поднялось откуда-то из самых далёких глубин души, и он с превеликой осторожностью, стараясь ничего не испортить, мысленно облекает его в слова.