Читать книгу - "Рыбы молчат по-испански - Надежда Беленькая"

Шофер, который отвозил Олю и ее приемную родительницу обратно, рассказывает, что по дороге они играли и смеялись. Девочка радовалась, что ее снова катают на машине. Когда же въехали в уже знакомый старинный русский город, на ту же улицу, и подкатили к знакомому зданию, Оля притихла. Из машины достали неподвижную куклу.

Представитель консульства Испании, который заинтересовался этим делом (Оля теперь испанская гражданка), заявил, что за время его работы в консульстве это первый случай.

Люди, прошу вас: помогите! Можно ли что-то сделать для Оли? Возможно ли найти семью, которая ей поможет?

Перепост преветствуется».

– Кто это написал? – спросила потрясенная Нина.

– Я.

– Зачем?

– Что значит – зачем? Нужно же что-то делать!

– Ты думаешь, это поможет?

– Не знаю. – Юля сняла очки и заревела. Слезы лились по щекам, Юля вытирала их ладонью. – Скорее всего, не поможет. Кое-кто отозвался, но все это так – пустые слова.

– А чего ты от них хочешь? От своих виртуальных френдов?

– Не знаю… Чтобы кто-то еще про Олю думал. Не одна я. Может, что-нибудь посоветуют…

– И что же советуют?

– Ничего… В основном сочувствуют. Некоторые ругают…

– А ругают-то за что?

– За то, что влезла не в свое дело. Мол, права не имела… Такую информацию может публиковать только банк данных…

– Вот идиоты…

– Ну почему идиоты? Они по-своему правы… Я уже и сама жалею, что повесила этот пост… И правда, ни к чему. Сделать можно только одно – удочерить Олю. А на такое никто не согласится…

– Понятное дело, у нас больных детей не берут.

– Да нет, вот, ссылку кинули – смотри: взяли дауненка… А вот другая семья – инвалида усыновили…

– Странно. Зачем больные, когда здоровых полно?

– Не знаю. Подвижники, наверное… Хотят сделать доброе дело. Только вот Олю пока никто не хочет…

– И не захочет, я думаю.

Они еще немного посидели, и Юля ушла.

Оставшись одна, Нина тут же улеглась и проспала до утра.

* * *

Хуже документов, телефонных переговоров с Испанией и утомительных поездок в Рогожин Нину угнетала необходимость постоянно утрясать с испанцами Ксенины денежные вопросы.

Случалось, Ксения на глазах у Нины буквально вымогала у клиентов деньги, устраивая в салоне «баргузина» настоящую расправу.

Сидя рядом с ней, Нина всякий раз готова была провалиться сквозь землю от стыда. В отчаянии принималась ее ненавидеть, но изменить ничего не могла.

Происходило это так. По сигналу Ксении микроавтобус останавливался на проселочной дороге, на пыльной обочине подальше от жилых домов – Ксения нарочно выбирала дикие безлюдные места. Перебиралась из кабины в салон, где Нина сидела с испанцами. Брала деньги, которые полагалось выплатить за ребенка еще до суда, тщательно все пересчитывала, придирчиво осматривая купюры, и убирала в папку. Затем, помолчав и словно над чем-то поразмыслив, произносила:

– Кажется, в машине больше народу, чем мы рассчитывали.

– Да, – признавались испанцы, – это наш родной сын. Он очень хотел поскорее увидеть будущего брата, и мы взяли его с собой…

– За лишнего пассажира полагается платить.

– Разве он занимает много места?

– У нас такие правила.

– А много платить?

– Пятьсот евро.

Эти злосчастные пятьсот евро взимались не только за третьего члена семьи, но и за сопровождающего в том случае, если усыновляла одинокая женщина, которая боялась ехать в Россию одна. Нине эти дополнительные поборы казались верхом бесстыдства, но спорить с Ксенией она не решалась.

Баснословная сумма бралась также и за дополнительный визит в детский дом. Нине и Вите доставалась за работу лишь малая часть, остальное брала себе Ксения, которая на самом деле никуда не ездила – Нина потом, уже в Москве, передавала ей деньги. Было ужасно неловко брать дополнительную сумму, назначенную Ксенией: испанцы не сомневались, что платят лично Нине.

Случалось, ей приходилось брать деньги одновременно с нескольких семей, и потом толстый конверт некоторое время хранился у нее дома, пока она не передавала его Ксении.

К Нининому удивлению, сама Ксения относилась к деньгам, которые Нина приготовила для нее в конверте с латинской надписью «Ксения» через «икс», ревностно: как-то раз она прикатила за ними на «Белорусскую» поздно вечером, когда мать уже спала, а полумертвая от усталости Нина клевала носом с книжкой в руках.

«Интересно, – размышляла Нина, – неужели она мне не доверяет? Неужели боится, что деньги от нее уплывут? Как она себе это представляет: кто-то взломает мою дверь и все украдет или я сама их притырю?»

Пока испанцы шарили по кошелькам и карманам, выгребая наличность, Нина сидела молча, опустив глаза. Казалось, на ее клиентов, с которыми она всего несколько минут назад так мило болтала по-испански, накинулась какая-то зловредная хищная птица, которая теперь безжалостно их клюет, терзает, лезет когтями и клювом в карманы и кошельки. Испанцы послушно отражались в солнечных очках, полностью скрывающих насмешливые Ксенины глаза, испуганно поглядывали на пустынный пейзаж за окошком «баргузина» – изумрудно-зеленое, как трясина, поле, за ним коричневое вспаханное поле, а потом еще одно, засаженное душистым клевером поле уже до самого горизонта или просто сорная буйно разросшаяся трава с белыми россыпями ромашек, с синими озерцами цикория и мышиного горошка, по которой тугими волнами проходит ветер, – в этих полях обитает великий покой, и только кузнечики трещат сонно и равнодушно; на зловещий темненький лесок, где очень тихо, и только высоко в небе тоскливой трелью заливается жаворонок, на контуры далекой деревни – и тоже боялись спорить с Ксенией, а потому в конце концов без лишних слов платили столько, сколько она требовала. До Нины доносились эманации страха, тошнотворные, одуряющие волны физиологического ужаса, которые излучала испуганная жертва. Деньги, которые испанцы с унизительной торопливостью вытаскивали из привязанного к поясу кошелька, на ощупь были все еще теплые, сырые от пота. В одно мгновение уважаемый у себя на родине человек – доктор, адвокат, школьный учитель, простой земледелец или служащий – который привык держаться с достоинством и ни разу в жизни не испытывал настоящего унижения, превращался в затравленную бессловесную тварь, и эта метаморфоза всякий раз завораживала Нину. Невольно возникало пьянящее чувство полной безнаказанности. Такое наверняка испытывают мародеры, которые грабят брошенные дома, вытряхивают чужое белье из шкафов и комодов, из чемоданов, брошенных беженцами, в панике покидавшими свое жилье. Никогда раньше Нина не переживала подобных эмоций и даже не догадывалась, что где-то в глубинах ее существа, которые постепенно становились все более прозрачными, более знакомыми, скрываются такие грубые первобытные инстинкты.