Читать книгу - "Моя жизнь как фальшивка - Питер Кэри"

Чабб снова заговорил, резче прежнего, и женщина остановила мальчика. Возможно, костюм вернул Чаббу авторитет в ее глазах, а может, она подчинялась всегда.

Чабб рявкнул какой-то вопрос, китаянка повела взглядом в глубину лавки.

– Идем – приказал он мне, и мы пробрались сквозь джунгли старых велосипедов в закуток с краном, раковиной и зловещего вида железной кроватью, под которой я разглядела английское издание «Дуинских элегий»[85].

– Не здесь, – сказал он и повел меня дальше – за угол и вверх по гулкой деревянной лестнице. На втором этаже мы попали в комнату, совершенно не похожую на помещения первого этажа. Чистая, незахламленная, с высоким потолком и широкими вощеными половицами. Вдоль всех стен полки с книгами – то были не романы, не стихи и не мемуары, а толстые тома размером с телефонный справочник, с арабскими буквами на корешках.

У окна сидел Джон Слейтер – точь-в-точь Сомерсет Моэм в искусно сплетенном ротанговом кресле, а у его ног пристроилась девушка, которую мы оба видели в ночь с понедельника на вторник через окно. Я знала, что ей уже двадцать, но рядом со Слейтером она казалась немыслимо юной, почти ребенком.

– Привет, старина! – Слейтер и девушка смотрели какую-то книгу, но он – как-то слишком поспешно – встал и поднес эту книгу мне, словно в доказательство, что не был занят ничем дурным.

– Привет, Сара! – К каждой страницы были приклеены цветы и листья – все густо подписаны. Потом я еще пожалею, что так и не разглядела эту очень своеобразную красоту, но в тот момент меня волновало одно: Слейтер нас облапошил. Я не просто злилась – на душе стало муторно от того, как он обхаживает ребенка – сам старый, желтый, складки кожи наползают на воротник.

– Она говорит, это сделал ее отец, – пояснил Слейтер.

Но вместо книги я видела только вялый, чувственный рот и жуликоватые глазки. Мне было так обидно: Слейтер испортил только что зародившуюся дружбу. В эти три дня он успел и спасти, и предать меня.

– Тут еще пятьдесят таких, – продолжал он.

– Подонок, – сказала я. – Таких по морде бьют.

Он ухватил меня под руку, точно красотку, приглянувшуюся ему на вечеринке, отвел в сторону.

– Извини, пожалуйста, Микс, – шепнул он. – Сейчас ты все поймешь.

– И так все ясно.

– Тш-ш! Ты и понятия не имеешь, где мы находимся, Микс. Вся эта комната – храм, святилище Маккоркла, на хрен! – Он подмигнул – но больше по привычке иронизировать: уверена, он вовсе не хотел сбавить цену сказанному и, судя по голосу, был на редкость возбужден. – Смотри, – прошептал он.

Только тут я заметила причудливый небольшой алтарь. Тонкая струйка ароматного дыма поднималась от бледно-розовой палочки. Рядом стояли три маленькие глиняные фигурки – полагаю, их следует назвать идолами – и в яркой рамке газетная фотография красивого, сурового белого мужчины, с длинными черными волосами над высоким лбом.

– Это он?

Я взяла фотографию в руки и впервые заглянула в глаза Боба Маккоркла. Он смотрел на меня из-под вуали с разрешением пятьдесят пять точек на дюйм.

– Будьте добры, не шепчитесь, – одернул нас создатель фотографии.

– Я сказал Саре, что это – отец Тины.

– Это не ее отец! – возразил Чабб.

– «Бапа», как нам обоим хорошо известно, значит «отец», – напомнил Слейтер.

Чабб оглянулся на девушку – та, уже расположившись в большом ротанговом кресле, самодовольно ухмыльнулась в ответ. Ее лицо, даже перекошенное, оставалось замечательно красивым – прозрачные карие глаза, чистая оливковая кожа. Невозможно было определить, к какой расе она принадлежит.

Чабб вырвал фотографию у меня из рук, и девушка замерла.

– Это не твой отец, – повторил он. – И ты это прекрасно знаешь!

– Может, ты ее отец, старина?

Чабб застыл; правая его рука скользнула в карман пиджака.

– Будь я ее отцом, – произнес он наконец, – я бы не позволил тебе сидеть возле нее и пускать слюни, будто потасканная старая жаба с гравюры Бердсли[86].

– Ты полегче!

– Это ты – полегче-ла. В авиакомпанию, значит, поехал? Ты ее не получишь, даже если она сама захочет. Думаешь, купил нас? Костюм, шоколад что еще ты оплатил? Ада гула, ада семут. Где сахар, там и муравьи. Очередной белый старикашка приехал в Азию купить секс.

– Сара! – воззвал Слейтер ко мне.

Но как я могла заступиться, когда знала прекрасно, что и жизнь его, и творчество построены на соблазнении?

– Ты ему веришь? – обернулся Чабб к девушке. Та ответила непреклонным взором.

Чабб махнул рукой.

– Как я устал! – вздохнул он. – До смерти устал от этой собачьей бо-до жизни!

Девушка снова усмехнулась. Скверная девчонка, сразу видно, но пойди пойми, знала ли она, о чем речь?

– Ты хоть понимаешь, как я работаю, да или нет? Видишь, как я вожусь с дурацкими велосипедами? Я ученый человек, знаешь? Диплом с отличием. С отличием! Что я тут делаю? Ради кого? Ради чего? Думаешь, я Чуа Чен Бок? Куплю тебе особняк на эти велосипеды?

– Послушай, старина!

Чабб резко обернулся:

– Ты на ее стороне, Слейтер?

– Вот именно.

– Так купи ее, – грубо сказал Чабб. – Цена сходная.

Что бы ни творилось с ним, смотреть на это было жутко: человек разваливался у меня на глазах.

– Всё забирай! – визжал он. – Одна цена-ла. Дешево, очень дешево. Жернов на моей шее – женщины, велосипеды, вулканизатор – забирай!

Он дико озирался, словно бы в поисках того, что можно ударить, уничтожить. Он был не так уж стар, едва за пятьдесят; проворно развернулся и схватил том с полки за спиной.

Я угадала, что это. – Когда я увидела серую, сморщенную, будто древесная кора, обложку, по телу пробежал трепет. В следующую секунду я услышала яростный вопль девушки и заметила торжествующую гримасу на лице Чабба.

И тут в хаосе появился очередной фактор: на лестнице возникла изуродованная шрамами китаянка – пригнувшись, со ржавым мачете в руках.

– Господи… – пробормотала я.

Чабб обернулся, и девушка бросилась вперед, чтобы вырвать у него книгу, но шуршащие тапочки выдали ее, и Чабб безжалостно отшвырнул девушку в сторону. С лязгом упал серебряный крис.

– Ну и ну… – пробормотал Слейтер.