Читать книгу - "Дети нашей улицы - Нагиб Махфуз"

Все говорило о том, что в мастерской кипит работа. С одной стороны стола стоял Шафеи, распиливая доску, с другой — Рифаа, забивавший молотком гвозди. Под столом выросла уже целая гора опилок. Вдоль стен были прислонены оконные рамы и дверные створки. Посреди комнаты друг на друге стояли новые, отполированные до блеска ящики, которые оставалось только покрыть лаком. Ощущался отчетливый запах дерева, слышался звук пилы, стук, скрип и бульканье кальяна, который курили клиенты, беседовавшие у входа в мастерскую. Один из них, Хигази, обратился к Шафеи:

— Посмотрю, если сделаешь диван как надо, закажу у тебя приданое для дочери. Так вот… — продолжил он разговор с товарищами: — Мы живем в такое время! Если бы Габаль увидел, лишился бы рассудка.

Курившие с сожалением закачали головами. Могильщик же Бархум с улыбкой спросил у Шафеи:

— Ты так и не сделаешь для меня гроб? Ни за какие деньги?

На миг Шафеи выпустил из рук пилу и ответил:

— Клянусь, если здесь будет еще и гроб, заказчики разбегутся.

— Да, напоминание о смерти отпугнет людей, — согласился с ним Фарахат.

— Ваша беда в том, что вы боитесь смерти больше, чем следует, — снова сказал Хигази. — Поэтому вас унижают Ханфас с Баюми, а доходы с имения за вас получает Ихаб.

— А тебя разве смерть не пугает?

Сплюнув, Хигази ответил:

— Мы все ее боимся. Вот Габаль был сильным. Благодаря его силе род вернул свои права, которых мы лишились из-за собственной трусости.

Внезапно Рифаа перестал стучать молотком, вынул изо рта гвозди и сказал:

— Габаль хотел вернуть наши права по-доброму. Он не хотел применять насилие, ему просто пришлось защищаться.

Хигази усмехнулся:

— Скажи, сынок, ты хотя бы гвоздь можешь забить, не применяя силы?

Подумав, Рифаа ответил:

— Человек не дерево, уважаемый.

Уставившийся было на него отец, вернулся к работе.

— Правда в том, — продолжал Хигази, — что Габаль был самым сильным из надсмотрщиков, каких только знала наша улица. Он поднял народ, и они взялись за дубинки.

— Он хотел, чтобы они сами стали охранять квартал, — подхватил Фарахат. — И охранять не только свой род, а всех.

— А сейчас в роду только мыши да зайцы.

Вытерев нос тыльной стороной ладони, дядюшка Шафеи спросил:

— Какой цвет предпочитаете, Хигази?

— Выбери немаркий, чтобы долго оставался чистым, — ответил ему Хигази и продолжил: — Когда Даабас выколол глаз Каабальхе, Габаль выколол глаз и ему, и таким образом восстановил справедливость.

Рифаа громко вздохнул.

— Насилие недопустимо, — сказал он. — И днем и ночью мы видим, как людей бьют, калечат, убивают. Даже женщины царапают друг друга в кровь. Где же справедливость? Это ужаснее, чем было раньше!

Все затихли. Впервые заговорил Ханура:

— Этот юный проповедник презирает наш квартал. Он такой изнеженный. С чего бы это, мастер Шафеи?

— Да?!

— Да, он избалован.

Хигази обернулся к Рифаа и усмехнулся:

— Лучше найди себе невесту!

Раздался хохот. Шафеи нахмурился, а Рифаа залился краской.

— Сила… Сила… Без нее не восстановить справедливость! — все твердил Хигази.

Не обращая внимания на предостерегающие взгляды отца, Рифаа настаивал:

— На самом деле нашему кварталу не хватает милосердия.

— Хочешь пустить меня по миру? — прыснул могильщик Бархум.

Все загоготали. Кого-то даже прихватил приступ кашля. Со слезящимися от смеха глазами Хигази произнес:

— Габаль ходил к аль-Эфенди, прося справедливости и милости, а тот послал Заклата с его людьми. Если б вместо дубинок было милосердие, то Габаля бы со всем нашим родом истребили.

— Эй, вы! И у стен есть уши, — закричал Шафеи. — Если вас услышат, несдобровать.

— Он прав, — ответил Ханура. — Чего взять с гашишников? Пройди здесь Ханфас, и они начнут ему кланяться.