Читать книгу - "Минус - Роман Сенчин"

— Здорово, парни? — именно спросил он и стал совать нам темную, покрытую цыпками руку. — А меня, хе, вахтерша пускать не хотела.

— Н-ну дак, — неодобрительно отозвался Вадим. — Как живешь-то?

— Да-а, хе-хе, не особенно…

Спустились в кандейку, Димон вытащил из кармана пузырь «Минусы».

— Давайте по сотне граммулек. Я на полчаса заскочил. Хе, соскучился… За встречу, а?

У Андрюни глаза сразу же загорелись, а Вадим, наоборот, посмурнел: не одобряет пьянство во время работы.

— На пятерых и не почувствуем, Вадь, — успокаиваю. — Если что — догоняться будем только после спектакля.

— Ну, хрен с вами, разливайте!

Игорек пить отказался и, задыхаясь от сигаретного дыма, покинул кандейку. Мы по очереди заглотнули порцию из единственного стаканчика. Андрюня, первым приняв на грудь, преобразился и стал рассказывать:

— Тут, Дименций, столько событий — башка лопнуть готова! Короче, отмечали тихо-мирно день рождения Таньки Тарошевой, набрались прилично, всё вроде путем, уже собрались в автобус залазить, и тут молодой этот наш, вон который ушел… он вместо тебя, кстати…

Послушав про избиение Лялина и последствия этого избиения, я попытался влезть со своим — как меня чуть не сделали убийцей, но Димон вскоре перебил завистливым вздохом:

— Да-а, весело вы живете… Бухгалтершу-то не обули еще?

— Отменили, — рубанул бригадир и стал наливать водку в стаканчик. — И так геморрои со всех сторон. Потом, может, когда…

— Ничё, зато пидора проучили, хе-хе. А мне вот, — Димон вновь горько вздохнул, — а мне и похвастаться нечем… Зря я отсюда уволился.

— Что, — говорю, — не катит на кладбище с трупами?

— Да что трупы, трупы не главное…

— Давай, давай, расскажи!

Димон выпивает, дышит в рукав своего потасканного полупальтишка, дожидается, пока выпьют остальные, и затем, перемежая цепочку слов вздохами и чесанием головы, рисует картину своей новой жизни:

— Четыре человека бригада. И босс сверху, Леонид Георгич. Работаем каждый день. Можно день-другой прогулять, ну, хе, проболеть официально, только денег за это, ясно, ни копья не получишь. А за день, бывает, по три могилы заказывают. Летом, говорят, нормально, а сейчас, бля… Почва на полметра — как кость. Покрышки если жечь — прогревается, только где их набраться. Ходим вдоль трассы, ищем… Еще эти, из дома инвалидов, достают — дохнут один за другим. Их впритык, гроб к гробу ложим, траншеей такой. И ни копья навара с них, да и с нормальных — бутылку водяры сунут на всех и по полотенцу. У меня этих полотенец уже хоть продавай… Один раз, правда, хоронили богатого, так дали каждому по сотке, «Столичной» пузырей пять, нарезки… А, бля, пашем-то… Вон, все руки стер ломиком. — Димон показал нам свои изуродованные клешни и спрятал, зажал их между колен. — Зарплаты, хе, не видали еще. Хотя б талончики… Звоню сюда каждый день — мне же расчет выдать должны, — сегодня наконец-то часть выдали…

— Чего? Выдали? — подскочил Вадим, аж сигарету выронил.

— Шестьсот сорок рублей. Еще осталась почти тысяча… Унты бы купить, а то весь день на морозе…

Бригадир, не слушая его и ничего не объясняя, скрылся за дверью.

— Куда он? — не понял Андрюня.

Я-то, кажется, догадался, но боюсь особо надеяться и тем более вслух предполагать, что Вадим побежал узнать насчет получки. Поэтому хватаюсь за «Минусу»:

— Давайте хлебнем.

Допили. Вадиму оставляем в стакане. Пустая бутылка спрятана под топчан.

— А тут как-то поручили мне гроб заколачивать, — продолжает Димон. — Ну, беру гвоздь, молоток и — не могу. Рука не шевелится… Такая девчонка в гробу, я на нее все прощанье смотрел…

Я слушаю без всякого интереса. С замиранием духа жду бригадира.

Кассирша, понятное дело, ворчит:

— Обязательно за две минуты до закрытия надо…

Игорек уже получил свою долю, счастливо улыбается.

— Сколько? — трясем его.

— Мне триста, а вам вроде побольше.

Вадим, расписываясь в ведомости, не выдержал, хохотнул. В его протянутую ладонь опускается пачка купюр, сверху — мелочь.

— Ну? Ну? — лезет к нему Андрюня. — Триста? Пятьсот?

Вадим зажал деньги в кулак и отошел. Андрюня нырнул в окошечко.

— Уберите голову! — раздраженный голос кассирши.

Тот дернулся, ударил затылком фанерину и еще сильней разозлил всемогущую выдавальщицу денег. Она почти завизжала:

— Вы еще разломайте здесь всё! Разломайте!

— Ну, извиняюсь, — бурчит качок, жадно следя, что происходит в маленькой, набитой деньгами комнатке. «Вот бы вломиться туда!» — наверняка мечтает.

Вадим тем временем проверил получку, удовлетворенно выдохнул:

— Пятьсот восемьдесят пять, как с куста!

— Да уж, с куста, — говорю. — Попахали за них дай боже…

Андрюня, получив денежку, тут же принимается пересчитывать.

— В сторону можно, — пытаюсь его отпихнуть, — не загораживай.

Тупой богатырь не реагирует, он напряг все свои мускулы, стал каменным. Только пальцы шевелятся, перебирая купюры, да губы шепчут:

— …двадцать, тридцать, сорок…

— Сенчин! — кричу через его плечо кассирше. — Сенчин, тоже рабочий сцены!

Зарплата — событие не просто праздничное, а из ряда вон выходящее. Сразу появляется смысл в жизни, в работе, какой-то маячок впереди. Но зарплата бывает так редко, так редко держишь в руках сразу такое количество денег, что становится не по себе…

Деньги сразу меняют нас — мы неразговорчивы, напряжены. Нам теперь есть что терять. А терять-то не хочется.

И, спрятав получку в кармане, разбогатев на пять с половиной сотен, сидим в тесной и душной кандейке в позе озябших воробушков, помалкиваем. Все бы, чувствую, с удовольствием выпили, съели чего-нибудь вкусного, но так трудно вытащить под чужие взгляды родимую пачечку, бросить в общак две-три десятки и предложить: «Давайте-ка загудим!» Когда эти две-три десятки единственные, сделать это намного легче.

— М-да, — кряхтит и мнется на стуле Димон, что-то готовясь, но никак не решаясь сказать, на что-то (да понятно, на что) вызывая нас своим кряхтением.

Его никто не поддерживает, и через пару минут он поднимается:

— Ладно, пойду… Отоспаться надо, завтра… ох, на две могилы заказ поступил…

Вадим, пересилив боязнь растерять свою плотную пачечку, все же выдавливает:

— Как, может, вздрогнем? Отметим?..

Но реплика эта падает в пустоту: Андрюня что-то бормочет о новом свитере, и Димон спешно прощается и уходит.