Читать книгу - "Кысь - Татьяна Толстая"

– Ирония в том, что Запада нету.

– Что значит нету! – рассердился Лев Львович. – Запад всегда есть.

– Но мы про это знать не можем.

– Нет уж, позвольте! Мы-то знаем. Это они про нас ничего не знают.

– Для вас это новость?

Лев Львович еще больше помрачнел и ковырял стол.

– Сейчас главное – ксерокс.

– Да почему же, почему?!

– Потому что сказано: плодитесь и размножайтесь! – Лев Львович поднял длинный палец. – Размножайтесь!

– Ну как вы мыслите, – Никита Иваныч спрашивает, – ну будь у вас и факс и ксерокс. В теперешних усло-виях. Предположим. Хотя и невероятно. Что бы вы с ними делали. Как вы собираетесь бороться за свободу факсом? Ну?

– Помилуйте. Да очень просто. Беру альбом Дюрера. Это к примеру. Черно-белый, но это не важно. Беру ксерокс, делаю копию. Размножаю. Беру факс, посылаю копию на Запад. Там смотрят: что такое! Их национальное сокровище. Они мне факс: верните национальное сокровище сию минуту! А я им: придите и возьмите. Володейте. Вот вам и международные контакты, и дипломатические переговоры, да все что угодно! Кофе, мощеные дороги. Вспомните, Никита Иваныч... Рубашки с запонками. Конференции...

– Конфронтации...

– Гуманитарный рис шлифованный...

– Порновидео...

– Джинсы...

– Террористы...

– Обязательно. Жалобы в ООН. Политические голодовки. Международный суд в Гааге.

– Гааги нету.

Лев Львович сильно помотал головой, даже свечное пламя заметалось:

– Не расстраивайте меня, Никита Иваныч. Не говорите таких ужасных вещей. Это Домострой.

– Нет Гааги, голубчик. И не было.

Лев Львович заплакал пьяными слезами, стукнул кулаком по столу – горошек подскочил на тарелке:

– Неправда! Не верю! Запад нам поможет!

– Сами должны, собственными силами!

– Не первый раз замечаю за вами националистические настроения! Вы славянофил!

– Я, знаете...

– Славянофил, славянофил! Не спорьте!

– Чаю духовного возрождения!

– Самиздат нужен.

– Но Лев Львович! Но самиздат у нас и так цветет пышным цветом. Вы же сами в свое время настаивали, не правда ли, что это основное. И вот, пожалуйста, – духовной жизни никакой. Значит, не в том дело.

– У меня жизнь духовная, – кашлянув, вмешался Бенедикт.

– В каком смысле?

– Мышей не ем.

– Ну и?..

– В рот не беру. Только птицу. Мясо. Пирожок иногда. Блины. Грибыши, конечно. Соловей «марешаль» в кляре, хвощи по-савойски. Форшмак из снегирей. Парфэ из огнецов а ля лионнэз. Опосля – сыр и фрукты. Все.

Прежние молчали и смотрели на него в четыре глаза.

– А сигару? – осклабился наконец Лев Львович.

– Цыгару курить в другую палату переходим. К печке. Теща моя, Феврония, за столом не велит.

– Помню Хавронью, – заметил Лев Львович. – Папашу ее помню. Дебил. Дедушку. Тоже был дебил. Прадедушка – тоже.

– Совершенно верно, – подтвердил Бенедикт. – Стариннейшего роду, из французов.

– Плодились и размножались, – захихикал пьяненький Никита Иваныч. – Вот вам! А? Лев Львович!

– А вот вам ваш духовный ренессанс, Никита Иваныч!

Налили ржави.

– Ну ладно... За возврат к истокам, Лев Львович!

– За вашу и нашу свободу!

Выпили. Бенедикт тоже выпил.

– Отчего бы это, – сказал Никита Иваныч, – отчего это у нас все мутирует, ну все! Ладно люди, но язык, понятия, смысл! А? Россия! Все вывернуто!

– Не все, – поспорил Бенедикт. – Вот разве если сыру съешь, то да, внутрях мутирует и выворачивает. А если пирожок – то ничего... Никита Иваныч!.. А я к вам с подарком.

Бенедикт пошарил за пазухой и вынул, в чистую тряпицу завернутые, «Виндадоры» – жалко было, по-честному, до слез, но – нельзя же без приношения.

– Вот. Это вам. Книга.

Никита Иваныч изумился, Лев Львович всполошился:

– Это провокация!.. Никита Иваныч!..

– Это стих, – пояснил Бенедикт. – Здеся все про нашу жизнь в стихах. Вы вот спорите, сейчас подеретесь, – а вы читайте. Я наизусть выучил. – Бенедикт завел глаза в темный потолок – а так всегда вспоминать легче, ничего не отвлекает: «Поросеночек яичко снес! Куропаточка бычка родила! Виндадоры, виндадоры...»

– Не надо, – попросил Лев Львович.

– Сами любите? Я тоже больше сам, глазами... чтоб никто не мешал... Канпоту себе нацедишь – и читать!

– Где взял? – поинтересовался Никита Иваныч.

Бенедикт выразил неопределенность: челюсть выдвинул вперед, рот завинтил, будто для поцелуя, брови поднял повыше, сколько кожа позволила, и глаза скосил на плечо; руками тоже пошевелил туда-сюда в разных направлениях.

– Взял... И взял. У нас вообще библиотека большая.

Налили еще ржави; Прежние на Бенедикта не смотрели, да и друг на друга не смотрели, а в стол.

– Спецхран, – сказал Лев Львович.

– Духовная сокровищница, – поправил Никита Иваныч.

– Но я уже все прочел, – сказал Бенедикт. – Я, это... С просьбой. Может, у вас что почитать найдется, а? Я аккуратно... ни пятен, ничего. Я книгу уважаю.

– У меня книг нет, – отрекся Никита Иваныч. Правда нет, ай врет?..

– Я могу свои дать, на время... Вроде как в обмен... Если вы осторожно... Оберните там чем-нибудь... тряпицей, ветошью... У меня книги хорошие, ни Болезни от них, ничего...

– Межбиб с Левиафаном, – сказал Лев Львович. – Я бы не связывался.

– У вас фаза конспирации... Где же ваш демократизм?

– Не надо кооперироваться с тоталитарным режимом...

Бенедикт переждал, пока Прежние закончат свою тарабарщину.

– Дык как, Никита Иваныч?

Никита Иваныч руками сделал вид, что не слышал. Еще браги налил. Хорошо пошла...

– У меня интересные, – соблазнял Бенедикт. – Про баб, про природу... наука тоже... всякое сообчают... А вот вы про свободы говорите – так и про свободы пишут, про что хочешь пишут. Учат, как свободу делать. Принести? Но только чтоб аккуратно.

– Но?.. – заинтересовался Лев Львович. – Чья книга?

– Моя.

– Автор, автор кто?

Бенедикт подумал.

– Сразу не вспомню... На «Пле» как-то...

– Плеханов?

– Не...