Читать книгу - "Мистер Вертиго - Пол Остер"

Когда я его нашел, мне было почти восемнадцать. Через два месяца должна была состояться инаугурация Рузвельта, я стал ростом пять футов пять с половиной дюймов и перестал расти. Бутлегеры еще не исчезли, но Сухой закон уже дышал на ладан, и все они думали, куда бы опять вложить денежки так, чтобы не платить налогов. Тогда-то я его и нашел. Сообразил, что Гувер вот-вот сойдет со сцены, и принялся совать нос во все подпольные разливухи. Склиз был придурок и вполне мог не бросить издыхающий бизнес, а если он этим занимался, то, скорее всего, не один, а с кем-нибудь в доле, и в таком случае он должен был обосноваться где-нибудь ближе к дому. Такой вывод позволил мне исключить как западное побережье, так и восточное. Потеряв на них слишком много времени, я наконец сузил круг и пошел проверять старые лежбища Склиза. Я не нашел его ни в Сент-Луисе, ни в Канзас-сити или Омахе и тогда прочесал весь Средний Запад. Милуоки, Цинциннати, Миннеаполис, Чикаго, Детройт. Из Детройта я снова вернулся в Чикаго, куда безуспешно заглядывал уже три раза, однако в четвертый мне повезло. Забудьте «счастливую» тройку… Три неудачные попытки — и аут, но если есть в запасе четвертая, получаешь первую базу, так что, вернувшись в Чикаго в январе 1933 года, я ее получил, то есть напал на след. След привел в Рокфорд, Иллинойс, и, прокатившись всего-то восемьдесят миль, я его нашел: в три часа ночи он сидел на складе, сторожил двести ящиков свободного от налогов, контрабандного канадского ржаного виски.

Было бы очень просто пристрелить его сразу на месте. В кармане у меня лежал заряженный револьвер, а учитывая, что револьвер был тот самый, из которого тремя годами раньше застрелился мастер, направить его против Склиза было бы не грешно. Однако у меня был план, который я долго вынашивал, и я не стал его портить. Мне было мало его просто взять и убить. Я хотел, чтобы он знал, кто, за что и почему, иными словами, чтобы он успел перед смертью все хорошенько прочувствовать. В конце концов, око за око, а если не делать месть сладкой, то на кой она вообще нужна? Так что, входя тогда в ту «кондитерскую», я намерен был получить полный набор пирожных.

План мой был не совсем простой. В жизни бы я его не изобрел, если бы не вспоминал о ферме в Сиболе или забыл бы те книжки, которые мне читал Эзоп. Одна из них, в синем потрепанном переплете, была про короля Артура и рыцарей Круглого Стола. После моего тезки, Уолтера Роули, эти парни в железных прикидах были самыми моими любимыми героями, и я часто просил Эзопа про них почитать. И когда бы я ни попросил — когда лечил очередную рану или же просто куксился, боясь очередной ступени, — Эзоп оставлял учебники, поднимался ко мне и садился рядом, и я навсегда запомнил, как любил тогда слушать рассказы про черных магов и приключения. Оставшись на свете один, я часто их вспоминал. В конце концов, теперь я тоже исполнял обет. Я тоже искал свой Святой Грааль, а примерно через год начали происходить удивительные вещи: волшебная чаша из книжки постепенно стала обретать реальность. Выпей из чаши, и она даст тебе жизнь. Однако моя жизнь, та, которая мне была нужна, могла начаться только со смертью Склиза. Смерть Склиза стала моим Граалем, и я искал ее, чтобы жить. Выпей из чаши, и она даст тебе смерть. Мало-помалу эта вторая чаша — чаша смерти — заменила первую, а я мало-помалу, перебираясь из города в город, придумал, как я его убью. Окончательно план мой сформировался в Линкольне, штат Небраска, где в момент, когда я наклонился над миской благотворительного супчика в Лютеранской миссии Святого Олафа, меня вдруг осенило, и я наконец принял решение. Я насыплю в чашку стрихнина и заставлю ублюдка все выпить. Как встала тогда передо мной эта картина, так потом и стояла перед глазами. Я приставлю ему к виску револьвер и заставлю испить до дна.

Потому я не выстрелил, а потихоньку пробрался внутрь, в этот холодный пустой склад в Рокфорде, штат Иллинойс. Я три часа, скорчившись, просидел за ящиками, а действовать начал только тогда, когда усталый Склиз стал клевать носом. Я оказался на удивление спокоен — особенно если учесть, сколько лет пришлось ждать этого мгновения.

— Привет, дядюшка, — сказал я шепотом ему в самое ухо. — Давненько не виделись.

Ствол я крепко прижал к затылку, а чтобы у Склиза не осталось сомнений, для убедительности щелкнул затвором. Над столом, у которого он сидел, тускло горела лампочка в сорок ватт, на столе стояли все необходимые сторожу орудия ночного труда: термос с кофе, бутылка с ржаным виски, широкий стакан, воскресная газетенка с комиксами и револьвер тридцать восьмого калибра.

— Уолт? — сказал он. — Это ты, Уолт?

— Живой и здоровый, дяденька. Твой любимый племянник.

— А я ни черта не слышал. Ты как сюда пробрался?

— Положи руки на стол и не оборачивайся. Как только потянешься за револьвером, ты мертвец. Понял?

Он коротко нервно хохотнул.

— Ага, понял.

— Вспомним старые добрые времена? Один сидит на стуле, другой стоит с револьвером. Надеюсь, тебе по душе, что племянник пошел по семейным стопам.

— На кой тебе это, Уолт?

— Заткнись. Только вякни ползвука про жалость, сам заткну раз и навсегда.

— Господи Иисусе. Дай же ты хоть опомниться.

Я потянул носом воздух.

— Чем это тут пахнет, а, дяденька? Не наложил ли ты у нас в штаны, а? А я-то всегда думал, будто ты крутой. Три долгих года я только и думал, какой же ты у нас крутой.

— Рехнулся, Уолт? Я же тебе ничего не сделал.

— Точно, воняет говном. Или это так страхом несет? Может, так воняет твой страх, дорогой дядя Эдди?

Я переложил револьвер в левую руку, а правой снял сумку. И, не давая ему заполнить возникшую паузу в разговоре, который уже начинал действовать мне на нервы, швырнул поверх его головы на стол.

— Открой, — сказал я.

Пока он расстегивал молнию, я подступил к столу сбоку, забрал его револьвер и опустил в карман. Потом, медленно отводя от затылка ствол, встал перед ним. Теперь я целил ему в лицо, а он сунул руку в сумку и достал из нее содержимое: сначала бутылочку с завинчивающейся крышкой, в которой было отравленное молоко, а потом серебряный потир. Потир я спер два года назад в одном ломбарде и с тех пор носил с собой. Он был не из дорогих — просто с серебряным покрытием, зато с красивой чеканкой, изображавшей всадников и лошадей, а тем вечером я его еще и начистил до блеска. Когда потир оказался на столе рядом с бутылочкой, я отступил шага на два назад, чтобы лучше видеть всю сцену. Спектакль вот-вот начинался, и я ничего не хотел упустить.

Склиз показался мне старым, будто создан был прежде холмов.[5]После нашей последней встречи он постарел лет на двадцать, а в глазах было столько страдания, столько смятения и боли, что человек послабее мог бы его пожалеть. Я не пожалел. Я хотел его смерти, и, даже отыскав у него в лице следы человекообразия, при мысли о том, что сейчас он умрет, просто-таки вспыхнул от радости.

— Что это значит? — сказал он.