Читать книгу - "Я иду тебя искать - Ольга Шумяцкая"

Дома он сел во главе стола и принял на себя роль тамады. Стол вел умело, говорил пространно, иногда сбиваясь на воспоминания. Так мы узнали, что когда папа был на гастролях в Воронеже, то, возвращаясь с концерта в самом веселом расположении духа, перепутал двери и попал в номер к одной командированной… «Далее умолкаем, чтобы не смущать почтеннейшую публику». А на гастролях в Душанбе папа опоздал на концерт, потому что поклонники и — папа особенно на этом настаивал — поклонницы, собравшиеся на улице восторженной толпой, не давали ему пройти к зданию театра, хватали на руки, подкидывали вверх и издавали приветственные возгласы. «Далее умолкаем, дабы почтеннейшая публика не заподозрила нас в некоторых преувеличениях». В процессе рассказа папа резво жестикулировал, делал плавные артистические движения руками и иногда, особенно расчувствовавшись, подносил ко рту сложенные щепотью пальцы и легонько прикладывался к ним сочными губами. Как следует выпив, папа раскраснелся, завел какой-то анекдот, спохватился, помрачнел лицом и поднял тост «за здоровье дорогого покойника». Потом он спал на диване, вздрагивая всем телом, вскрикивая и оттопыривая мизинец на привольно откинутой в сторону мясистой руке.

Папа был бывший конферансье из Москонцерта. Я потому о нем так подробно рассказываю, что папа своим сочным искрометным выступлением на похоронах и бушующей термоядерной энергией как нельзя лучше характеризовал нашу Женю. Она была девушка не только с тяжелым прошлым, не только с обильно нашпигованной очень разными сортами начинки личной биографией, но и с отягощенной наследственностью. Если делать сравнения, то Женина биография напоминала кулебяку, какой ее стряпали когда-то, в художественной литературе позапрошлого века: раскатываем тесто, на один край кладем стерлядочку, на другой — капусточку с яичком, на третий — говядинку с лучком, на четвертый картошечку с грибочками, сверху еще слой теста, на один край нежное мяско перепелочки, на другой горсточку риса с тем же яичком, на третий — потрошков куриных, на четвертый — вязиги, ну и так далее. Есть все вместе. Кусать большим укусом. Женя рвала жизнь такими невероятными громадными кусками, что на ее крепких белых зубах похрустывали одновременно вещи, люди и явления, совершенно друг с другом несообразующиеся. Ее, очевидно, не смущало разнообразие вкусов, запахов и специй, мешавшихся в ее луженом желудке и всеядной душонке, как папу не смущало диковатое смешение жанров, которое он продемонстрировал на похоронах и поминках: от высокой трагедии до фарса, от мелодрамы до комедии абсурда.

Итак, событие следующее, третье: Ольга встретила Виктора. Я не знаю, как точно это произошло. Не следил за ними. Виктор этот, здоровенный лось, как впоследствии выяснилось, странных, даже диких кровей — что-то там полутатарское, полуеврейское, полуармянское, черт его поймет, — так вот, Виктор этот со своей черной бородищей и темной, подозрительной, бандитской мордой с крупным носом и маслянистыми сливовыми глазами неизвестно откуда взялся. Добиться от него, кто он, собственно, такой и кем приходится покойному, не удалось. Если учесть, что с работы никто не пришел, значит, Виктор имел личные связи с Нашим другом. Но Наш друг никаких личных связей ни с кем не имел. По крайней мере таких, о которых было бы известно нам. Алена предположила, что Виктор зашел просто так. Шел мимо, видит — у людей застолье, так почему бы не зайти, не пообедать? Двери же открыты. Денис предложил набить ему морду и в процессе битья как бы невзначай выяснить, кто он такой и зачем явился. Но Ольга воспротивилась. К тому времени она уже не спускала с Виктора глаз. Мы тоже решили не омрачать и без того печальное событие. Виктор остался и единолично сожрал почти весь студень, который принесла бабушка из соседнего подъезда.

В конце вечера Наталья отозвала меня в сторонку, зажала в уголке и сообщила, что Ольга целуется с Виктором на лестничной клетке. При этом она многозначительно косила глазами куда-то в сторону. Я не знал, что делать. Не место было и не время целоваться. Да и сам Виктор — тип сильно сомнительный. В общем, ситуация двусмысленная. Даже несколько неприличная. С другой стороны, Ольга — взрослая женщина. И кто я такой, чтобы преподавать ей правила поведения и вмешиваться в личную жизнь? Мое отличие от Нашего общего друга в том и состоит, что я не чувствую за собой никаких прав на других людей. Мне бы с собой разобраться.

Я выглянул на лестницу. Виктор почти положил Ольгу на перила и сам навалился сверху. Сзади я видел только его огромную спину, клочки бороды, торчащие из-за ушей, и Ольгину голую ногу, гладкую и блестящую, как будто специально отполированную для такого случая, которую она просунула между ног Виктора. Я постоял молча, поглядел на эту прелестную картинку, поскреб в затылке и пошел обратно в квартиру. Наталья ждала меня в том же углу с жадными глазами.

— Ну? — прошептала она, судорожно сглатывая.

— Все под контролем, — сказал я. — Просто дружеское общение. Где еще людям знакомиться, как не на свадьбах и похоронах? Не нужно искать темы для беседы. Хоть один, а общий интерес всегда найдется.

Наталья обреченно вздохнула. Она, конечно, ждала другой информации. А я подумал: Ольга дорвалась. Проблема в том, чтобы не сорвалась.

После того как бабушки из соседних подъездов и двоюродные братья разошлись, мы молча сидели за остатками чая. Ощущение у меня было странное: вокруг роится множество мелких дел — со стола собрать, посуду помыть, стулья расставить, забрать домой скоропортящиеся продукты, холодильник разморозить, — а дальше-то что? Что дальше делать?

Может сложиться впечатление, что ни у кого из нас не было своих дел. Вроде как Он умер, а мы тут же растерялись — как жить дальше? Ходить ли на работу? Ездить ли в отпуск? Рожать ли детей? Вроде как без Его руководства жизнь дальше не пойдет. Это неправда. Пойдет, как у всех нормальных людей. Но вот, в общем… так сказать… в целом… Что нам дальше делать друг с другом? Что с нами будет — не с каждым в отдельности, а со всеми вместе? Будем ли мы — МЫ? После того, как не стало скрепляющего материала? Как цепляться друг за друга, не имея сцепки? И надо ли нам это? Вот что было непонятно. «А тебе-то надо?» — спрашивал я себя. Ой, не знаю, не знаю. Мне казалось, все думают о том же и так же, как я, не могут ответить на этот вопрос. Но все думали совсем о другом. Все упорно молчали о наследстве.

Сказать, что наследство у Него было пустячное, значит не сказать ничего. Никакого наследства у Него не было. Никакого, кроме квартиры. Вот об этой квартире все и молчали. Если бы среди нас не было Жени с ее большими знаками вопроса, никому бы в голову не пришло размышлять о квартирном вопросе. Но Женя среди нас была. И ее сомнительный еще неродившийся ребенок тоже. Как она себя поведет? Женя вела себя естественно. Она с аппетитом ела апельсин. Мы смотрели на нее. Формально никакой квартиры Жене не полагалось. Кто она Ему? Никто.

Н-да. Вот еще одна неправильность. Сидит женщина. Ест апельсин. Никто она, и звать ее, по иерархической классификации, предположим, жэковских и милицейских работников, никак. Но есть ребенок. И ребенок этот — ого-го кто. Прямой наследник. Но ведь ребенка тоже нет. Еще нет. Или все-таки уже есть? Ну хорошо, есть ли, нет ли — все равно. Будет. И как ему в подобной ситуации отстаивать свои законные права? Будучи младенцем с копеечным стажем жизни? Неправильно все это, неправильно. Получалось опять же, что наш друг недосмотрел, недодумал, не предвидел. Короче, облажался.