Читать книгу - "Убить Бобрыкина. История одного убийства - Александра Николаенко"

Как твои дела? У нас все хорошо, вот только не уходит все проклятая зима. Весна почти в календаре, а за окном такая стужа, что нос не покажи.

А помнишь, Сашка, как в детстве мы с тобой любили зиму? Как ты на санках катал меня, и на картонке вниз по горке вместе? И все свистит в ушах! Так здорово! Такая жуть! И об забор! И нос и щеки всё мороз кусает, пока на варежке снежинку несешь домой. Желанье загадаешь, чтоб не растаяла она пока дойдешь, она не тает… И всё сбывается, как загадали…все! А помнишь, как я загадала себе на новый год коньки? Сбылось! Сбылись! Какие белые, красивые коньки…

Как ели снег! Какой был вкусный снег! Невероятно, Сашка…

Как прилипал язык к замку, когда играли, у кого прилипнет крепче… Вот же дураки!

А помнишь, как морковку в овощном стянули, для снеговика… А нас поймали! Отругали? Но отпустили …. помнишь? Помнишь, милый, какой был синий, какой скрипучий в детстве снег?

Он только холоден сейчас, он грязен, с ботинок не отмоешь соли, гуталин не помогает даже, и день не тот, и ночь не та…

А помнишь, как мы крепость строили за голубятней старой, и вдруг пришел Бобрыкин, все разрушил… Все…

«…Помню», — думал Шишин, письмо Танюшино читая, он и в самом деле прекрасно помнил, как Бобрыкин ненавистный пришел за голубятню, все разрушил… «Все!»

— Ты есть идешь? Остынет! Сколько можно звать? — спросила мать, распахивая дверь, и вздрогнув Шишин рукавом от матери прикрыл письмо.

Мать не любила, чтоб от Тани приходили письма. И не велела Шишину читать.

— Опять!? — спросила мать, заметив, что Шишин под рукав чего-то спрятал, — давай сюда! А ну!

Он протянул листок, и, скомкав, опустила мать письмо в карман халата, и вышла, хлопнув дверь.

«…Мать тоже камерой велосипедной можно задушить», — в след матери подумал он, и руки земляничным мылом мыть пошел, перед обедом. «Задушу ее, чтоб письма мне Танюшины читать давала», — думал, смывая земляничный запах с рук, и снова мылил, мылил и смывал… Пока от мыла в пальцах не осталась только пена.

— Санька, ты смотрел «Два капитана»? — однажды Шишина спросила Таня.

— Нет, — ответил он.

Мать Шишину не разрешала смотреть «Два капитана». «Глаза себе испортишь», — говорила мать. И Шишин не смотрел.

«Чтобы глаза не портить, лучше не смотреть»

— Я расскажу тогда! — сказала Таня, и рассказала Шишину «Два капитана».

О верной дружбе, верной дружбе, и о вечной, вечной о любви.

Про Саню с Катей и Ромашку, про какого Шишин сразу же решил, что тот Бобрыкин ненавистный будет.

Я летчиком полярным стану. Бобрыкин ненавистный Тане скажет, что меня убили, а я пока открою Северную землю, и назову ее в честь Тани — Таней! И однажды приедет ко мне она, где я полярным летчиком работать буду, и скажет «Здравствуй, Саня… это я!». Да, так и скажет: «Здравствуй, Саня, это я!».

И думал Шишин, о любви прекрасной, вечной, верной дружбе, и вспомнил вдруг, что Саней звали его когда-то люди, а теперь все Шишиным зовут они его…

«Бороться и искать, найти и не сдаваться! — сказала Таня. — Поклянись!» И в домике зеленом, под горкой ржавой во дворе, поклялся Шишин бороться и искать, найти и не сдаваться…

— Ты навсегда клянись! — сказала Таня.

— Я навсегда! — поклялся он.

«А если найдет Бобрыкин ненавистный первым Северную землю, убью Бобрыкина тогда, и отниму», — подумал он.

— Ты что там делаешь, чума?! Поминок ждешь моих? — по двери постучав, спросила мать.

— Я умываю руки, — буркнул Шишин, и краны от греха подальше закрутил.