Читать книгу - "Кавказская Одиссея и граф Николаевич - Елена Мищенко"

Первая посылка сослужила мне хорошую службу. Позвонил мне мой шурин Михаил Бялик из Ленинграда и сказал, что должен приехать в Киев его приятель – известный композитор Дмитрий Алексеевич Толстой, сын Алексея Николаевича Толстого. Он попросил, чтобы я его встретил, и дал мне номер рейса. «Как я его найду?» – поинтересовался я. «Ты его узнаешь, не беспокойся».

Поехать в аэропорт я не мог и приехал к агентству Аэрофлота, куда приходил автобус. Как только я вошел в зал агентства, я сразу понял, почему мой родственник сказал, что Дмитрия Алексеевича я узнаю сразу. По залу метался огромный мужчина в меховой кепке с козырьком, он был портретной копией Алексея Толстого. При этом он громогласно провозглашал, ни к кому не обращаясь:

– Что у вас за город такой безалаберный! Машину в аэропорт не прислали, машину в агентство не прислали, администратора нет, встречающих нет, называется, пригласили.

Я подошел и представился. Он очень обрадовался. Повторил все свои жалобы и представил мне своих спутников – искусствоведа Раскина и его супругу. К этому времени появился администратор с машиной и кучей извинений. Мы отправились в гостиницу «Днепр», где им дали два приличных номера с видом на филармонию и Владимирскую горку. Обедать я пригласил их к нам, и они любезно согласились. Светлана расстаралась с закусками (тогда она уже была моей супругой), и на стол были поставлены бутылки Абдуллы. Дмитрий Алексеевич тоже удивился, зачем столько шампанского, но, узнав, что это азербайджанский коньяк «Юбилейный», очень оживился. И вот тут я понял, как кстати прибыла посылка Абдуллы. Толстой был непревзойденным рассказчиком. Он нам излагал удивительные истории, анекдоты, новости, шутил, смеялся и смешил нас. Мы сидели, открыв рот и, внимая ему, периодически хохотали. А он, не прерывая рассказа, вел в это время стол, говорил тосты, пил, ел, причем весьма активно, так что бутылки опустошались одна за другой. В общем, обед удался.

На следующий день они с Раскиным должны были идти в Министерство культуры на обсуждение заявки на балет «Аэлита». Толстой был композитором, Раскин – либреттистом. Постановка планировалась в Донецком оперном театре. Договорились после этого встретиться у меня и отпраздновать победу, в которой никто не сомневался. Я проверил содержимое посылки Абдуллы и понял, что она меня еще раз выручит.

На следующий день у меня все было готово, и где-то в три часа дня появились мои гости. Они были мрачнее тучи. Дмитрий Алексеевич тут же опрокинул бокал коньяка и начал громыхать:

– Нет, вы только подумайте, какие кретины. Это они мне говорят, что я не понял отца. Я, видите ли, не понял, а они, видите ли, поняли. Оказывается, я не отразил советский народ в этом балете. А весь советский народ у отца состоял из двух человек – инженера Лося и бывшего красноармейца Гусева. Как вам это понравится?

Нам это, естественно, не понравилось. Но его мудрый либреттист оказался значительно более гибким политиком.

– Послушай, Митя, – сказал он Толстому, – пока ты тут кричал, я все придумал. Мы ничего менять не будем. Мы просто перед началом даем преамбулу – апофеоз, где на сцену выйдет много статистов – советский народ, в том числе и космонавты. Апофеоз ты напишешь блестяще, в этом я не сомневаюсь, а дальше действие пойдет в соответствии с нашим либретто.

Как показало дальнейшее развитие событий, все, что предложил Раскин, вполне устроило чиновников от искусства. Он был очень умным человеком и хорошим искусствоведом. Раскин подарил мне две книжки, которые я потом с удовольствием прочел: «Растрелли – скульптор» и «Образ Шаляпина в русской живописи». В дарственной на книгах значилось «В память о киевских сидениях, с уважением…» и т. д.