Читать книгу - "Источник солнца - Юлия Качалкина"

Артем очень хорошо помнил, как звучит по утрам пишущая механическая машинка «Ятрань». Звук был ни с чем не сравнимый: Артем лежал обычно в детской, еще до конца не проснувшись, и слушал, как в ограниченном каком-то, прямо сказочном пространстве в затяжном поцелуе запечатлеваются буквы на сизых листах формата А4. Он так и представлял себе, как механическая железная лапа толкает профиль буквы вперед, как от соприкосновения с ней болезненно морщится бумага, как прогибается черная лента, прокручиваясь с одной катушки на другую, как сохнет сиротливо отпечаток… потом он представлял себе отца, который замирал над машинкой с поджатыми руками, как тушканчик, всматривающийся в степную даль. Потом от этого пришедшего на ум сравнения Артем начинал улыбаться и открывал глаза. Машинка стучала еще какое-то время, но вот печатные утехи сходили на нет, и папа прокрадывался в детскую. Он сначала делал в двери щелку, заглядывал в нее, и стоило Артему или Вале приоткрыть глаз, или хотя бы пошевелить ногой, как папа, обрадованный, входил уже целиком и певуче говорил:

– Ой, Тема, ты проснулся? Ну, вставай, вставай. Умывайся. А я уже варю тебе кашу. – Евграф Соломонович сделал по комнате несколько кругов и полукружий, после чего, улыбаясь, собрался выходить. – И заметь: я тебя не будил, ты сам проснулся. – Он скрылся за дверью и оставил сына одного.

– У-уух! – Артем сладко потянулся, почмокал губами и посмотрел на часы в мобильнике, лежавшем на журнальном столике у кровати.

Было без четверти десять. Без четверти десять! Вчера он опять лег позже всех, и, помнится, папа еще ворчал на него из кабинета. Да-да, ведь надо было подвинуть стул, чтобы залезть в шкаф, достать чистую наволочку… как всегда впотьмах… а стул возьми да и упади… и тут папа… Артем вспомнил все до мельчайших подробностей. И, вспомнив, он окончательно вошел в новый день.

И Вальки уж точно не было. И мамы тоже. И когда они последний раз были все вместе?

Евграф Соломонович на кухне гремел кастрюлями, а в ванной ревуче подпрыгивала старая стиральная машина. И отец, и сын оба помнили, как однажды эта самая «Эврика» выпрыгнула из своего законного угла и приземлилась на большой палец Валиной ноги, отчего Валя взвыл, а палец с тех пор слегка изменил форму. Да, Евграф Соломонович очень живо помнил, как Артем в детстве свалился с трубы отопления в тарусинском доме и порвал себе вензелем щеку. Или как они с Настей застали своих мальчиков за весьма странным занятием: один сидел на кровати и держал другого, стоящего на руках, за ноги. И этот другой просил первого кинуть его на батарею. Другой, ясное дело, был Артем. Или вот еще… Евграф Соломонович прислушался к плеску воды в ванной и, решив, что любовь к батареям будет преследовать Артема до конца жизни, предусмотрительно пошел за ним. Артем, с мокрой взъерошенной головой, стоял босыми ногами на кафельном полу и вытирал кончиком полотенца уши.

– Давай-давай, а то холодную будешь есть. – Евграф Соломонович окинул сына недовольным взглядом и ушел обратно на кухню.

Да, ели уже холодную! И не раз. Бывало, утром не осилят тарелку геркулеса – им его на обед оставят. Или особого удовольствия ради – на ужин. Артем улыбнулся воспоминанию. Он развлекался тем, что следил за папой, который кипятил чайник на плите, и пытался делать это красиво. Да, у людей бывает эстетическое отношение к действительности. У многих бывает, а не только у Чернышевского, о котором знают почти все. Артем с детства был немногословен, и это позволяло ему пристальнее наблюдать за прочими болтунами. Валя был болтун. Мама тоже. Да и папа, когда нападет на любимую тему анекдотов про евреев. Возможно, Евграф Соломонович живо чувствовал обиду за свой народ, возможно, он живо поддавался всеобщему еврейскому чувству обиды за себя, но в любом случае был искренен и смотрел на жизнь иронически. Дядя Маня, его старший брат, подвизавшийся на поприще математики, и успешно подвизавшийся, надо сказать, звал его в глаза «хулиганом». Так, приедет, бывало, в гости, стоит на кухне, пьет кофе, ставит чашку в раковину, берет чистую, наливает, пьет, ставит в раковину, снова берет чистую – и так и говорит: помню, говорит, был Евграшка хулиган. Глаза закатит и добавит: я б ребенка уж точно Евграфом не назвал! И Артем почему-то с юных ногтей знал, что Евграфами детей называть нельзя. И когда ему самому исполнилось пять лет, придумал имя своему будущему сыну – Коля. И этот сын мечтался ему чем-то вроде младшего брата. Рожать девочку он не собирался абсолютно. Так вот, Артем отмалчивался и наблюдал, как и о чем болтают взрослые. И изо всей этой болтовни он сделал два важных вывода: а – чем больше человек болтает, тем меньше он следит за течением собственной мысли; б – чем меньше он следит за ней, тем больше иной раз рассказывает о себе и тем чаще бывает откровенен. Хотя это большое заблуждение, что всегда и всем интересно, а главное, приятно и нужно слушать чужие откровения.