Читать книгу - "Бремя чисел - Саймон Ингс"

Я последовал за Дженкинсом. Ночь была прекрасна, темное небо казалось белесым от высыпавших на нем звезд. Накатывавшие на берег волны мерцали слабым зеленоватым светом. Дженкинс опустился на колени и принялся смывать кровь с ножа, после чего аккуратно вытер лезвие о рубашку.

— Всегда доводишь дело до конца? — спросил я.

Он ничего не ответил и, набрав пригоршню воды, принялся смывать кровь со ссадины на голове.

Закончив с этой процедурой, Дженкинс опустился на песок.

— Нам не на что было надеяться, — сказал он, и его лицо приняло бесстрастное выражение. Я так и не понял, что имел в виду бармен — сегодняшнюю драку или далекий день 16 апреля 1961 года. Впрочем, какая разница. Годы войны закалили меня, жестокость Дженкинса не была мне в новинку, но это еще не значит, что я ее одобрял.

Я помог ему встать и отвел к тому месту, где стояли машины. Австриец снова куда-то исчез. Я посадил Дженкинса на пассажирское сиденье моей «тойоты», врубил свет и осмотрел полученную им рану. За ухом у него, капая на воротничок рубашки, все еще сочилась кровь, однако сама ссадина, к счастью, оказалась пустяковой. Морская вода приостановила кровотечение. Я проверил зрачки Дженкинса и попросил вытянуть вперед руки. Насколько я мог судить, никаких признаков сотрясения мозга не было.

— Посиди тихо, — посоветовал я ему, взял фонарик и отправился посмотреть, что там такого успел натворить с «лендровером» этот сопляк-австриец.

Никакого другого ущерба, кроме пары пропоротых шин, я не обнаружил. Когда я вернулся к пикапу, Дженкинса там не оказалось. Я позвал его, но он так и не откликнулся. Инстинкт подсказывал мне, что самое лучшее в данной ситуации — как можно скорее слинять.

Но тут до меня донесся голос нового знакомого.

— Какой тогда в этом смысл, на хрен?! — орал Ник на плохом португальском. Даже на расстоянии я понял, что он кого-то отчитывает. — Будь я на месте грабителя, ты бы уже подох!

Эти слова Дженкинс уже не произнес, а прорычал. Я включил фонарик и направил его луч на бар. Ник Дженкинс, по всей видимости, находился где-то поблизости.

— Что? Где они? — ответил бармену незнакомый мне голос. — Да ведь у меня есть дубинка. Вот она, смотри!

Я подумал, что моему новому знакомому угрожают второй раз за вечер, и с тяжелым сердцем направился к задней двери бара. Дженкинс возвышался над каким-то человечком, стоявшим возле сторожевой будки, которая размером была едва ли больше собачьей конуры.

— Какого хера ты не стал зажигать свет?! — кричал бармен. — Надо было выйти ко входу!

Сторож, сраженный абсурдностью этой мысли, рассмеялся в ответ.

— Чтобы осветить дорогу грабителям? В темноте им хотя бы ничего не видно.

— А как бы их тогда увидел ты сам? Стал бы ждать, пока они все вынесут? Пойми, идиот, тут только что был один подонок. Он бродит где-то рядом. И что ты с ним будешь делать?

— Вот здесь моя хижина. Вот мое ружье. Я никогда не сплю, я все время слушаю…

— Давай ступай вперед! Он тебе ничего не сделает. А не то я сам сейчас возьмусь за твою работу! Найди его и скажи, чтобы поскорее убрался отсюда!

Дженкинс увидел меня и неожиданно утратил интерес к сторожу.

— Ладно, оставайся на месте! Пусть тебе глотку перережут, мне-то какая забота?

Осторожно проведя рукой по голове, Дженкинс подошел ко мне, и мы вместе вернулись к моему пикапу.

Я сказал ему, что у его автомобиля лишь проколоты шины, и, если не ошибаюсь, Ник воспринял это как хорошую новость.

— Сейчас такая темень, что мы все равно ничего не увидели бы, — пробурчал он. Я полез в карман за ключами, а Дженкинс продолжил свой рассказ, как будто за последние несколько минут с ним ничего не случилось. — Мы натыкались друг на друга. Ударялись лбами. Все что-то кричали. Большинство из нас не умели плавать…

После того, что произошло этой ночью, я начал терять терпение.

— Если ты попал в плен после неудачи в Заливе Свиней как враг Кубы, то как тебе удалось всего через пару лет устроиться на работу в гаванский ночной клуб?

— А мне дали всего два года, — произнес Ник с таким удивлением, будто я и сам должен знать ответ на вопрос. — Двадцать два месяца заключения в Ла-Кабанье. Я ведь был еще совершенным сопляком, и все это видели.

Он подался вперед и пригнулся, чтобы я посмотрел на его коротко стриженную голову и убедился в правдивости излагаемой им истории.

— Вот, — сказал бармен, тыча пальцем куда-то ниже раны, нанесенной австрийцем.

Там вроде бы имелся шрам, полученный, по его словам, в результате сильного удара двадцать шесть лет назад. В тот день, когда в Заливе Свиней провалилась организованная при поддержке ЦРУ вылазка кубинских контрас, разъяренный кубинский рыбак со всей дури огрел его веслом по башке.

— Старый засранец, вот он кто. Увидел, что я прячусь в его лодке. — Дженкинс рассмеялся, не поднимая головы. — Тонущий корабль. Ночь. Коралловый риф. Темнотища хоть глаз коли. Рядом рвутся снаряды, свистят пули. Бог знает, что творится. А я отделался одним лишь этим боевым шрамом.

После сегодняшней потасовки ему следовало бы наложить пару швов. Разглядеть старый боевой шрам мне так и не удалось.

Дженкинс выпрямился — явно слишком быстро, потому что тут же застонал и схватился за голову.

— Этот говнюк, кажется, саданул меня по тому же самому месту. Да, похоже, что так…

В следующее мгновение я включил передние фары. На некотором расстоянии от нас стоял заляпанный кровью австриец.

Я подъехал к нему. От болевого шока парень явно плохо соображал: он даже не подумал отступить в сторону.

— Что будем делать? — спросил я.

— Разберемся. Помоги мне.

Мы вылезли из машины и подошли к незадачливому забияке. Дженкинс взял его за руки, я — за ноги. Не обращая внимания на протесты австрийца, мы погрузили его на заднее сиденье «тойоты». Где-то на въезде в город недавно открылось несколько неправительственных организаций, и если мы вывалим парня перед нужными воротами, какой-нибудь добросердечный врач-швед вскоре осмотрит его и окажет необходимую помощь.

Лондон — Йоханнесбург

Сентябрь 1998 года

Аэропорт Хитроу. Авиалайнер тяжело разворачивается и запускает двигатели. Актрису кино и телевидения Стейси Чавес рывком отбрасывает на спинку кресла.

Ускорение неожиданно оказывается даже приятным — чехол кресла надежным коконом обволакивает ее тощее, высохшее тело, защищая от повреждений. Увы, как только самолет отрывается от земли, это ощущение исчезает, и Стейси понимает, что совершила ужасную ошибку.

«Все время думаю о том, как ты поживаешь, — написал ей недавно отец с опозданием как минимум в четверть века. Интересно, откуда у него адрес ее электронной почты? — В клинике мне не сказали ничего вразумительного. Просто переслали счета за твое лечение».