Читать книгу - "Кентавр VS Сатир - Андрей Дитцель"

Новосибирцы десяти-пятнадцатилетней давности представляются уже немного мифическим народом. Дело, наверное, не столько в быте и нравах, сколько в мелочах вроде немыслимого теперь отсутствия мобильной связи. Или что маршрутки давно стали массовым видом транспорта и перестали восприниматься как нечто, доступное не всякому… А тогда было именно так.

Мои сверстники, друзья и коллеги, разъехались из родного города за рубеж и в обе русские столицы позже, после миллениума.

Вот ещё один черновик, немного банальный и некорректный, зато из смежного горизонта общения. Уточняя временные рамки — пока я писал диплом, проходил стажировки в пресс-службах и запутывался в своих отношениях с Леной.

Элла часто и с вызовом произносит по слогам: «Не-на-ви-жу свою мать». Но никто не принимает этого всерьёз. К девушке по имени Элла Кузина вообще сложно относиться всерьёз. Тем более зная, что, кроме мамы, у неё никого нет, что в семье всем делятся, кое-как сводят концы с концами, регулярно принимая при этом гостей, филологических юношей и барышень. Ну а в испорченности студенток педа убеждены абсолютно все родители. Мама Эллы с её зубовным скрежетом по поводу очередного увлечения дочери — не исключение. В конечном счёте — скрежет и ворчание, а не скандал с валерьянкой-корвалолом, как года три назад, когда застала несовершеннолетнюю дочь с пацаном из соседнего подъезда. «Мама, это было моё осознанное решение — именно с Максиком начать половую жизнь!»

Сейчас Элла парит в облаках, причём в облаках пара, поднося зажигалку к свече на краю ванны, случайно затушенной брызгами и пеной; не одна, а с мужчиной неопределенного возраста, хотя, судя по растительности на лице, — из младшего преподавательского состава. Мамы нет дома. Мужчина, назовем его Игорем, смеется, хотя ему тесновато и в спину упирается неудобный выступ ванны.

Элла и Игорь стоят у окна. Играет кассета с Вивальди или Бахом или, возможно, просто сборник «Шедевры классики» — наверняка единственный на целую девятиэтажку в этом районе. Затулинка — заводская, спальная окраина с разбитым асфальтом, собаками, гопниками, бронированными киосками. Из окон Кузиных виден кусок лесополосы и кукурузное поле. В институт с двумя пересадками на автобусах или на автобусе-метро-автобусе добираться часа полтора. Конечно, у Эллы есть своеобразная гордость перед теми однокурсниками, которые окончили элитные школы в центре и не пользуются муниципальным транспортом. И в особенности перед теми, у кого «читали Сартра» родители. Игорь именно из такой семьи и осведомлён о причудливой ненависти Эллы к мамам, как к пролетарским, так и к академическим. Он кое-что знает об оппозиции белой и чёрной кости, благородного и простого.

Вечером Элла приглашена на день рождения к подруге, которая может себе позволить не только маршрутку, но и такси. Учится в вузе центральнее и престижнее, живет в Академгородке (хотя в Нижней, а не Верхней зоне). Достаточно геополитических оснований быть к ней по-человечески настороженной. Однако подруга — имя её, в общем-то, и не важно, скажем, Даша — подрабатывает на радио, в молодежной газете и даже где-то ещё… Элла уважает деятельных людей. Помимо этого, Даша напечатала в литературном альманахе «Любви нехоженые тропы» глубокие и декадентские стихи.

Ты стиль до кончиков ногтей,

ты сигарету тушишь молча,

глядишь в глаза мои по-волчьи.

Мы заведем с тобой детей.

Элла и Игорь приехали первыми: «Дорогая Даша, ты знаешь, что я не-на-ви-жу дни рождения. Но ты такая умничка. И тебе всё-таки сегодня двадцать. Расти большой и счастливой. Вот». Элла протянула подарок, повисела на имениннице и ушла целоваться в угол с Игорем. Вечер был бы ничем, кроме плотности и громкости людей на квадратный метр, не примечателен. Но на нём появился и покорил сердце Эллы Алик. Он, разумеется, появился в обществе Маши, однокурсницы, увлекающейся эзотерикой и французским языком. Алик и Маша, должно быть, проводили вместе много времени, но никто не знает, какого рода отношения их связывали. Алик — это вообще легенда. Говорят, он то ли сплавлялся по Ангаре, то ли тонул в Байкале, потом ездил с экологами в Калифорнию, а теперь его приглашают в магистратуру зарубежного университета, потому что Алик опубликовал научную статью об искривлении позвоночника.

Знакомства с легендами обычно разочаровывают, особенно на фоне неблагоприятной геополитики: элита Академгородка, чуть-чуть карикатурная внешность, носатый и курчавый, худой и сутулый… Но Алик умеет приковывать к себе внимание. Шутит, находит пару слов для каждого, отводит в сторону Игоря — и они уже смеются как старые знакомые. «Сразу хотела тебя спросить… — Элла тычет пальчиком в маленький значок с радужным флажком на рубашке Алика, — я только слышала об этом символе… скажи, ты — гей?» Алик смеётся и подмигивает: «By the way, я — бисексуал».

Кто-то приносит гитару и аккомпанирует. У Алика оказывается неожиданно бархатный и проникновенный голос. «Виноградную косточку в теплую землю зарою», — обещает Алик после того, как продемонстрировал имениннице и гостям на первых двух песнях свой прекрасный английский.

Игорь не умеет петь, Игорь проигрывает сразу по многим показателям. Блаженные слова: Калифорния, бисексуальность, блюз — вызывают прилив тепла внизу живота. И Элле кажется, что Алик намеренно рассказал ей о Дне земли, который через неделю отмечается в университетском Геоклубе. Наверняка это было осторожное предложение встретиться, которое он не рискнул оформить иначе в присутствии её спутника.

На следующий день Элла болтала по телефону с Машей и немного расспросила об Алике. «Сколько мы пережили с этим человеком!» — высокопарно воскликнула подруга. Судя по всему, они были знакомы с раннего детства, росли по соседству, куда-то вместе ездили… «Да, да, Алик опасен». Теперь Элла узнала эту интонацию. В самые многозначительные моменты Маша, по-видимому, представляла себя немного Фаиной Раневской.