Читать книгу - "Жизненная сила - Фэй Уэлдон"

По крайней мере Анита однажды очнулась от дремоты и взялась за какое-то дело, начала рисовать, но так поздно, что ее прервала смерть.

Мэрион, Розали, Сьюзен, и Нора, то есть я… В общей сложности у нас восемь детей, подростков разных возрастов. Я перечислю их, но впредь постараюсь упоминать о них пореже; достаточно сказать, что эти дети — источник непрестанной тревоги и редкого удовлетворения, что жизнь годами вращалась вокруг них — даже жизнь Мэрион, которая играет роль тетушки и утверждает, что этого ей более чем достаточно и что мы свято, но ошибочно верим, будто наши тревоги за детей оберегают их, как некий талисман. Если всю ночь пролежать без сна, в приступе отчаяния ожидая возвращения беспутной дочери или сына-наркомана, они останутся невредимы. Иногда это не срабатывает. Если же отчаянию присуща двойственность, если оно смешано с полуосознанным (в лучшем случае) желанием никогда не видеть их и больше не думать о них, тем хуже. А если при виде чужого ребенка вас мгновенно наполняет подлинная радость — как говорится, торжество надежды над опытом, — тем лучше.

Детей Розали зовут Кэтрин и Алан, детей Сьюзен — Барни, Аманда и Дэвид, моих — Ричард, Бенджамин и Колин. Мэрион бездетна. Пропавшего мужа Розали зовут Уоллес, отец Кэтрин и Аманды — Лесли Бек. Уоллес так и не узнал про Кэтрин, Винни даже не задумывался, почему рыжеватые волосы Аманды вьются и ей приходится носить скобки на зубах. И у Винни, и у Сьюзен широкие челюсти и крепкие, крупные, ровные зубы, но у Аманды зубы растут в лисьих, вытянутых, челюстях, унаследованных от Лесли Бека. Бедный ребенок постоянно мучается с ними, а ортодонт прилагает нечеловеческие усилия в борьбе с неудачным генетическим наследием.

Но то, что вам известно о друзьях, разглашать строго запрещено! В Штатах люди часто переезжают, заводят новых друзей, учатся искусству начинать все заново; возможно, они и вправду мудры. А здесь, в Ричмонде, Англия, мы склонны прирастать к одному месту и изводиться от страха.

Итак, позвольте увести вас от добропорядочной безопасности Ричмонда и небытия «Аккорд риэлтерс» к драмам и волнениям 1974 года, в высокий городской дом Лесли Бека, дом номер двенадцать по Ротуэлл-Гарденс, Лондон. Его недавно перекрасили в белый цвет, а до этого он целых восемь лет был покрыт неожиданной для шестидесятых розовой краской. Прежде желтые водосточные трубы и желоба ныне благоразумно выкрашены в черный цвет. Как и все наши соотечественники, Лесли Бек стал осторожнее: трезвость суждений прежде всего проявляется в цветовой гамме. Ирландская республиканская армия устраивает взрывы в автобусах и поездах; сидеть у окон в ресторанах стало небезопасно; мало того, цены на нефть резко подскочили после того, как входящие в ОПЕК страны Персидского залива объединились и образовали картель. Колорит — это смело, но заурядность безопаснее. Ходят слухи, будто уже напечатаны продуктовые карточки; всем кажется, что Запад близок к крушению, к взрыву и что Маркс все-таки был прав. Другими словами, на подъеме Советский Союз. Если бы мы только знали!

Наступило летнее утро, время пить кофе. Розали подкатила детскую коляску к парадному крыльцу дома Лесли и Джослин Бек. Пятнадцатимесячная Кэтрин, непризнанное дитя Лесли Бека, сидела в коляске, из которой уже выросла. Величественная магнолия в палисаднике стояла в цвету. Розали не сомневалась, что все обитатели дома счастливы: в 1974 году драмы и ужасы большого мира оказывали на семейную жизнь меньше влияния, чем теперь. В девяностых годах люди открывают дверь заплаканными, и если спросить, в чем дело, услышишь: «Я смотрел новости». А раньше было иначе. Наверное, в мире стало слишком много видеокамер.

Ротуэлл-Гарденс — ряд из двенадцати внушительных домов конца викторианской эпохи вдоль приятно затененной деревьями улицы, которая ответвляется от Ротуэлл-лейн и снова соединяется с ней, захватывая при этом узкую полоску земли. Стоимость домов постоянно растет — покупателям нравится обилие зелени. (Не забывайте, я пишу это в офисе агентства, торгующего недвижимостью, потому меня и занимают такие подробности.) В семидесятые годы Ротуэлл-лейн была средоточием магазинов — на ней выстроились маленькая бакалея, аптека, магазины скобяных товаров и канцелярских принадлежностей, антикварная лавка, мастерская по ремонту обуви и так далее. Теперь, конечно, все изменилось. Налоги разорили эти полезные заведения и их приветливых хозяев, появились магазины, торгующие сантехникой и нижним бельем. (Мэрион утверждает, что их не облагают налогом — иначе они давным-давно стали бы убыточными.) Теперь обитателям улиц, начинающихся с Ротуэлл — и Кресент-, приходится таскаться за всякой мелочью в Сенсбери и Кэмден-Таун, лавировать в потоке транспорта и задыхаться от выхлопных газов, обходить нищих и бродяг Кэмдена, испытывая угрызения совести.

Особняки Ротуэлл-Гарденс внушали преданность и любовь, но мало-помалу все мы переселились на новые места: Сьюзен и Винни первыми перебрались в Ричмонд, за ними последовали Розали с Уоллесом и мы с Эдом. Только Лесли Бек остался на прежнем месте, не в силах расстаться с недвижимостью — ради нее он женился и подличал, страдая вместе с ней от гроз, засоров водосточных труб, древоточцев и отчаяния. (Если рушится дом, то по какой-то необъяснимой причине терпит крах и его владелец. В «Аккорд риэлтерс» знают об этой примете, но редко упоминают вслух.) Двенадцатый дом по Ротуэлл-Гарденс теперь стоит миллион фунтов — конечно, если Лесли удастся найти покупателя. Много ли он выиграет, продав дом, — это уже другой вопрос. Насколько мне известно, дом можно заложить с учетом нынешней стоимости. В восьмидесятых, в период повышенного спроса на недвижимость, строительные компании и банки зачастую чрезмерно завышали цену домов, наводя их владельцев на мысль о том, что тот, кто ссужает деньги, поступает благоразумнее тех, кто берет ссуды, но в конце концов и те и другие раскаялись в содеянном.

Супруги Бек, самые состоятельные из нас, к тому же живущие в самом большом и удобном доме, имели полное право относиться к нам покровительственно. Само собой, нас это раздражало. Мы с Розали жили на Брамли-Террас, за утлом, — на тихой улочке, застроенной в двадцатых годах XIX века высокими, одинаковыми, как близнецы, домами. И все-таки однажды, проходя по улице, где мы жили раньше, я с радостью, а не с досадой убедилась, что эти дома остались невредимы. Теперь они стоят почти полмиллиона фунтов (если найдется покупатель) — на треть дешевле, чем особняки на Ротуэлл-Гарденс, однако это реальная цена, их содержание обходится дешевле, и жить в них проще — при условии, что вы привыкли бегать вверх-вниз по лестницам. В шестидесятых годах такие пары, как мы с Эдом — он работал младшим редактором в издательстве, а я — в редакции «Спутника покупателя», — легко могли позволить себе купить дом на Брамли-Террас, несмотря на то что я лишилась работы, потому что уделяла ей гораздо меньше внимания, чем детям.

Решив устроить экскурсию в прошлое, я взяла с собой Кэтрин, дочь Розали. Мне казалось, ей будет приятно увидеть место, где она провела первые годы жизни, улицы, на которых она играла. В семидесятые годы девочек еще отпускали играть на улицах. Кэтрин заявила, что все вокруг кажется ей незнакомым, а потом опустилась на колени.

— Ты молишься? — в тревоге спросила я, но она просто попыталась стать меньше ростом, проверить, узнает ли она улицу, если увидит ее под другим углом. И улица действительно стала узнаваемой — по крайней мере так утверждала Кэтрин.