Читать книгу - "Проклятие семьи Пальмизано - Рафел Надал"

– Я беременна.

Он даже не успел ничего сказать. Солнце стремительно скатывалось за горы, и колонна партизан уже выдвигалась в обратный путь. Витантонио проводил их до опушки и смотрел, как они взбираются в гору вдоль сезонного русла. Джованна и Сальваторе снова шли впереди. Помогая Джованне перейти промоину, Сальваторе подал ей руку и обхватил за талию, и Витантонио почувствовал укол ревности. Он понимал и то, что физическая боль продлится лишь мгновение, и то, что настоящая боль намного глубже и не лечится лекарствами. Он осознал это во второе лето на ферме, в доме у Кончетты.

В то лето Витантонио вечерами садился у входа в трулл в тени грецкого ореха и забывался, разглядывая колючую землю, которая забирала у людей силы, но давала все необходимое.

– Dura ma dignitosa^[46], – говорил отец Тощего о жизни в долине.

Через дорогу стояли два гигантских дуба, каждый толщиной больше чем в три обхвата. Витантонио всегда казалось чудом, что на такой скудной и сухой земле рождаются деревья с такими огромными стволами и величественными кронами. Он не понимал, откуда берут силу вековые дубы или фруктовые деревья с нежными листьями, щеголяющие всеми оттенками зелени на фоне красной земли, – ярко-зеленые черешни, чуть более темные деревья инжира, зеленая с красными прожилками листва граната, седоватая зелень сливовых деревьев и светло-зеленые лозы виноградников, которые уже в августе начинали желтеть.

Справа от дубов виднелись очертания холма Беллоротондо, высившегося в центре долины подобно часовому. Правее, на востоке, лежала деревня Чистернино, домики были разбросаны по склону горы, поджавшейся, чтобы уступить дорогу ветру с Адриатики. Солнце заходило с другой стороны, склоняясь к Альберобелло, и желтый вечерний свет рассеивался по полям, обрисовывая тенями неровности красной земли.

Когда тетя и Кончетта звали ужинать, он видел, как вдали появляются Джованна и Сальваторе – они спускались из оливковой рощи по дороге, бежавшей между двумя каменными оградами. Он смотрел на них с легким волнением, а они подходили не спеша, пересмеиваясь и переговариваясь. Дедушка Вичино, ухаживавший за оливами, пока Тощий был на фабрике, жаловался, что в то лето Сальваторе совсем забыл о работе.

– Хорошо, что нам помогаешь ты! – смеясь, обращался он к Витантонио. – От Сальваторе в последнее время никакого проку. Сам знаешь – влюбленный мужчина что охромевший осел, много не навьючишь!

Картины вечера были великолепны, но уже не занимали Витантонио, потому что парочка появлялась на гумне и Джованна захватывала все его внимание. После ходьбы влажное от пота платье рельефно облегало тело девушки, и Витантонио не мог оторвать от нее взгляда. Он чувствовал непонятное томление и вместе с тем жар, впервые нахлынувший в тот день, когда он лежал больной, а она неожиданно пришла в облегающем цветастом красно-синем платье и с черешневыми сережками на ушах и, стоя в дверях, стала заигрывать с ним.

Витантонио плохо спал в ту ночь в импровизированном лагере в Майелле. Он ужасно замерз, все тело кололо. Слова Джованны не давали ему покоя. «Я беременна», – сказала она как ни в чем не бывало. Затем посмотрела на него своими изумрудными глазами, поцеловала в губы и приказала: «Береги себя. Не отважничай. Ты нужен мне сейчас живым и здоровым».

Беременна? Как давно? Сколько времени прошло с того дня у заводи? Ей все равно? Она по-прежнему спит с Сальваторе, будто ничего не изменилось?.. Эти мысли были абсурдны, и он прогнал их, ведь они были близки с Джованной всего один день, а с Сальваторе она неразлучна уже несколько месяцев. Эти двое вместе бегают по горам с тех пор, как ей удалось вытащить его из тюрьмы в Альберобелло и они примкнули к группе активистов, воспользовавшихся правительственным кризисом и тайно объединившихся вокруг Коммунистической партии.

Витантонио заворочался в постели, ему казалось, что руки и ноги у него отмерзли. Он встал, перебросил одеяло за спину, как шарф, и проходил остаток ночи из конца в конец лагеря, как тигр по клетке.