Читать книгу - "Я, Эрл и умирающая девушка - Джесси Эндрюс"

– Этого мне ничуть не жаль. Но мне ужасно жаль, что я заставила тебя пройти через та…

– Тебе не жаль того, что случилось на собрании?

– Нет, но мне жаль, ч…

– Это был кошмар, самый настоящий кошмар.

– Если ты сожалеешь, что ваш прекрасный фильм увидели все твои одноклассники, то я просто не знаю, что на это ответить.

– Поверить не могу, что ты до сих пор думаешь, будто это была хорошая идея. Во-первых…

– Есть вещи…

– Можно мне закончить?

– Во-первых, есть ве…

– Можно мне закончить, мам? Мам, не перебивай! Мама! Иисусе Христе!

Мы оба прибегли к маминому приемчику нескончаемого потока слов, и, полагаю, она была так ошарашена использованием ее собственного оружия против нее, что сдалась и дала мне говорить.

– Хорошо. Что?

– Мам. Мои одноклассники фильм возненавидели. Да и нам с Эрлом он не понравился. Мы его удачей не считаем. Если честно, мы считаем его ужасным.

– Если ты…

– Мам, ты обещала не перебивать.

– Хорошо.

– Это плохой фильм. О’кей? На самом деле полный отстой. Потому что – мам, спокойно, – у нас были добрые намерения, но их одних мало, чтобы сделать хороший фильм. О’кей? Потому что он вовсе не про нее. Это просто ужасное свидетельство того, что мы совсем ее не понимали. Ну и потом, ты – моя мама и потому не можешь посмотреть объективно, и не видишь, что фильм действительно полный отстой и чушь.

– Котик, он такой оригинальный. Он…

– Если что-то чудно´е и непонятное, это еще не значит, что оно оригинальное. В этом… в этом-то вся и беда. Когда люди притворяются, что нечто хорошо, хотя оно ни фига не хорошо, они употребляют это дурацкое слово «оригинальный». Фильм – отстой. Все в школе от него плевались.

– Они просто его не поняли.

– Они не поняли его, потому что мы сделали дерьмовый фильм.

– Котик.

– Будь он хорошим, он бы им понравился. Они бы его поняли. И если бы он был хорошим, то наверное, помог бы.

Мы снова молчали. Кто-то в соседней палате, кажется, умирал с громкими стонами. Настроения это не поднимало.

– Что ж, может, ты и прав.

– Я действительно прав.

– Хорошо, прости меня.

– Лады.

– Ты не понимаешь, как это тяжело, когда твои дети начинают взрослеть! – всхлипнула мама и внезапно снова разрыдалась, на этот раз намного сильнее. Мне пришлось утешать ее, перегнувшись в кресле, и физически это было ужасно неудобно.

Сквозь полуистерические рыдания мама смогла высказать несколько пунктов:

● Твой друг умирает.

● Как ужасно видеть умирающего ребенка.

● Еще труднее смотреть, как умирает дочь твоей подруги.

● Но самое трудное – видеть своего сына, глядящего, как умирает его друг.

● Теперь ты должен сам принимать решения;

● Но мне так тяжело позволить тебе принимать собственные решения.

● Но я должна позволить тебе принимать решения самостоятельно.

● Я так тобой горжусь.

● Твой друг умирает, а ты такой сильный.

Хотелось с частью их поспорить. Я ни разу не был сильным и уж точно не чувствовал, будто сделал нечто, чем можно было бы гордиться. Но каким-то образом я понял, что сейчас не время для очередного выпуска «Часа чрезмерной скромности».

Мы пошли. Я знал, что больше не увижу Рейчел; чувствовал себя опустошенным и измученным. Мама купила мне мороженого с ароматом Калуа и добавками: хабанеро и пергой. Оно было хорошим.

Именно тогда я понял, что сделаю это.