Читать книгу - "Исповедь одинокого мужчины - Вячеслав Ландышев"

Конечно же, в ответ я приводил свои доводы, что не воровал деньги, а взял только то, что он мне и Эдику должен, хотя мог теоретически своровать все деньги и исчезнуть из общаги. Говорил также, что отношения с немцами – это не только бизнес-партнерство, но и отношения между мной и моими друзьями, которым я давал какие-то гарантии. Вся перепалка была похожа на ругань двух базарных баб. Григорчук меня не слышал и продолжал орать не умолкая. Думаю, что если бы не пришел вскоре Петр Сидоренко, то дело кончилось бы дракой, и я сомневаюсь, что смог бы одолеть человека почти вдвое тяжелее меня и на голову выше. С приходом Петра Сидоренко Юра поначалу утих, так как Сидоренко роста был почти такого же, как Григорчук, а в плечах даже пошире и вместо жира у него была мышечная масса. Таких качков, как Петр, было видно издалека, и редко в те времена они не имели связей с рэкетом, так как бандиты их даже просто нанимали постоять в сторонке при своих разборках для запугивания конкурентов.

Сидоренко сразу же вступился за меня, сказал, что в курсе событий, и представился членом одной из бандитских группировок. Григорчук все пытался в разговоре выяснить, из какой он группировки, но Петр спокойно отвечал, что он из известной всем группировки и что если надо будет, то можно забить стрелку и там все обсудить. Разборки между нами троими продолжались еще минут сорок, и никто не признавал правоту соперника. Наконец Сидоренко сказал, что ему пора уходить, и предложил Григорчуку завтра встретиться тет-а-тет или с братвой и все это вновь обсудить. Как там решит братва на сходке, так и будет. Григорчук согласился на сходку, предложил Петру около ближайшего киоска по дороге к метро выпить бутылочку пива и ушел из комнаты вместе с ним.

Я, истощенный, сел на кровать.

«Неужели это все? Слава богу, что так конфликт разрешился. Братва, уверен, будет на моей стороне – я ведь поступаю по справедливости и чужого не беру. Завтра Эдика обрадую, перечислю ему деньги и через пару дней полечу домой в Алма-Ату отдохнуть от всего этого дерьма, – подумал я. – Можно даже выпить коньячку за хорошее окончание и чтобы быстрее уснуть».

После водных процедур я разделся, лег под одеяло и быстро уснул. Но в два часа ночи, в самый крепкий сон, меня разбудили сильные стуки кулаком и ногами в дверь моей комнаты. Кто-то в коридоре, стуча в дверь, громко кричал: «Ландышев, откройте. Это милиция».

Я испугался и растерялся. Спросонья не мог ничего понять. Лихорадочно соображал, кто бы это мог быть, и склонялся к выводу, что это был Григорчук со своими бандитами. Я не открывал замок минуты две, но стуки в дверь усиливались, ее начали пинать уже со всей силы и вот-вот должны были выломать косяк.

Я надел спортивное трико и футболку, достал из шкафа деревянную швабру, которой можно было защищаться, а также положил на стол кухонный нож и открыл дверь. Я даже удивился когда в комнату зашли три милиционера с автоматами и за ними – Григорчук.

– Вот он, вор, – сказал Григорчук милиционерам, кивая на меня.

– Вы, Ландышев Вячеслав Владимирович? – спросил один из милиционеров у меня.

– Да, это я.

– Одевайтесь. Проедете с нами в отделение милиции в связи с заявлением гражданина Григорчука.

Я оделся и обулся. Потом на меня надели наручники и повели по лестнице на первый этаж. Я благодарил провидение за то, что была ночь и меня в наручниках не увидели студенты общаги, которым я еще год назад преподавал в Академии. Перед общагой стоял «уазик». Меня посадили за решетку, отделявшую заднюю часть машины от милиционеров и Григорчука. Там же, рядом со мной, также сидел какой-то вонючий, грязный и пьяный бомж.

«Значит, Сидоренко не смог запугать Юру по дороге к метро, – думал я. – Ну, Григорчук, подожди, мы с тобой продолжим этот разговор с другими ребятами, когда я выйду из милиции».

В те времена было западло обращаться в милицию. Все в бизнесе разводили по понятиям. И то, что Григорчук обратился в милицию, было для меня очень неожиданным действием.

В отделении нас с бомжем посадили в камеру и сказали, что скоро со мной будут говорить. Бомж быстро заснул, а я, конечно же, не смог сомкнуть глаз до самого утра, хотя голова от напряжения и недосыпания совершенно не соображала. Никто в течение трех часов меня так и не вызвал на допрос. Наконец рано утром меня пригласили в кабинет, где майор милиции попросил написать объяснение, почему я забрал деньги Григорчука.

Врать я не люблю, поэтому все как было, так и написал, включая историю о поставках моими друзьями немцами покрышек в России и долгий отказ платить со стороны Григорчука за данный товар.

Когда майор прочитал мои объяснения, он грустно посмотрел на меня и произнес:

– А контракты с немцами у вас на руках есть?

– Нет, у меня нет. Один договор находится у немцев, а один – у Григорчука. Но немцы могут выслать по факсу этот договор по первому запросу.

– Я вам верю, гражданин Ландышев, но боюсь, что вы все равно будете признаны виновным. С вашей стороны произведен самый настоящий самосуд, а этого было делать нельзя. Вы признались, что взяли деньги Григорчука без разрешения их хозяина, то есть попросту их своровали. К 10 часам утра приедет прокурор, он точнее может рассказать, что вас может ожидать за этот проступок, но думаю, что срок вы можете получить.

Услышав выводы майора, я впал в меланхолию и прострацию.

– А если я верну все деньги Григорчуку, которые взял? – спросил через некоторое время я майора.

– Этого мало. Надо, чтобы Григорчук забрал свое заявление, по которому может быть возбуждено уголовное дело.

Голова болела и отказывалась соображать.

«Ну за что мне это? Я же все делаю по справедливости. Ни у кого я ничего не воровал, а, наоборот, пытался помочь своим немецким друзьям. А сейчас будет расследование. Узнают, что еще недавно я привлекался к суду по делу о ношении холодного оружия, и ради галочки в отчете влепят мне по полной программе», – пульсировали у меня в мозгах только депрессивные мысли.

Впервые в жизни я сломался психологически. Ни в юности, ни в молодости, ни даже в армейских условиях я никогда морально не ломался, потому что чувствовал: справедливость восторжествует все равно. А сейчас восторжествует закон, а не справедливость, и это, к сожалению, часто не одно и то же. Впервые в жизни меня сломали психологически не ублюдки в армии и не бандиты на гражданке, а сломала родная милиция.

Майор оставил меня дожидаться прокурора в своем кабинете, а сам вышел из комнаты.

Минут через десять в комнату зашел Григорчук. С улыбкой и надменным видом он сел напротив и посмотрел на меня. Как я ни крепился, мой задроченный, удручающий вид был заметен каждому.

– Ну, что, Славик? Что будем делать? Ты был хорошим работником до вчерашнего вечера. Жалко мне тебя. В тюрьме судьбы ломаются.

– Юра, прости, – сказал я, глядя в пол с понуренной головой. Произнес это не жалобно, а спокойно и тихо. Видимо, не все еще достоинство покинуло меня в те минуты, – Я отдам тебе все деньги, которые у меня есть на счету. Там сумма, которую я у тебя взял, и 200 долларов моих накоплений. Деньги я в Германию не успел отправить, поэтому можем прямо сейчас поехать и снять их со счета. Я отдам тебе паспорт до момента, пока не рассчитаюсь с тобой. Хочешь – напишу расписку в присутствие майора, что никуда не сбегу. Хочешь – возьми с нами в банк милиционера. Только забери свое заявление в милицию. Я не хочу в тюрьму.