Читать книгу - "Путешествие на край комнаты - Тибор Фишер"

Одли фыркает.

– Давно.

– А оно что, само началось? Ни с того ни с сего?

– Нет. Я сидел дома и думал, что надо бы пообедать еще раз.

– А разве мысли о еде могут вызвать у человека тик?

– Дай мне закончить. Мне тогда было восемнадцать, и мне ужасно хотелось быть сильным и крепким. Я всегда был высоким и тощим, но я очень надеялся, что когда я прекращу расти, я начну набирать вес. Но нет. Я занимался тяжелой атлетикой, я пошел на карате, я укрепил мышцы. Они у меня были как будто железные. Но я все равно оставался тощим. Да, я был крутым, круче многих. Но мне хотелось не только быть, но и казаться крутым. Я ел не в себя. Ел, ел и ел. Все мои друзья и знакомые тратили деньги на девочек, выпивку или одежду. Я тратил все на еду. Все до последнего пенни. Я вставал рано и завтракал очень плотно. Потом чего-нибудь перекусывал. Потом очень плотно обедал. Потом опять перекусывал. Потом плотно ужинал. Потом перекусывал перед сном. День за днем. Я ненавидел еду. Любую еду. Меня мутило от одного только вида шоколада. Я уже видеть не мог колбасу. Срал я просто монументально. За год в таком вот режиме я поправился всего на три фунта.

– И поэтому у тебя появился нервный тик?

– Нет. Я сидел дома и думал, что надо бы еще раз пообедать. Но еще меня очень тревожило, что я пропускаю войну. Это была первая правильная война, ну… когда хорошие парни воюют с плохими, и бои идут по-настоящему, и оружие у всех настоящее, и все дела. Война за правое дело. Война буквально у нас на пороге. Когда я увидел первый репортаж в новостях, я не поверил своим глазам. В Европе. Война в Европе. Я думал, что войны случаются только в какой-нибудь заднице, в недоразвитых странах третьего мира. Но уж никак не в Европе. Хотя в каком-то смысле я был прав.

– Тогда все говорили про конец света, и я подумал что это и есть настоящий конец. Последний. Все это кипело на медленном огне уже не одну неделю, и дипломаты со всего света опустошали гостиничные мини-бары по всей стране. Мне хотелось поехать туда, и как можно скорее, но у меня тоже были свои проблемы. Например, где она, Югославия? В какой стороне? И что такое Хорватия? Но самое главное, у меня не было денег. Как раз в тот день, когда начались бои, я пошел покупать гребной тренажер. Потому что решил, что надо давать больше нагрузки на плечевой пояс. Я притащил домой этот гребной тренажер, дорогущий – кошмарно, а Скаргилл как раз смотрел новости.

– Это твой брат, который морской пехотинец?

– Ага. «Скверное будет дельце, – говорит он. – Ну, эта война». А я ему: «А почему?» А он отвечает: «Да потому что они же ничем друг от друга не отличаются. Это как в Северной Ирландии. Попробуй, к примеру, разъяснить ситуацию в Северной Ирландии какому-нибудь бармену в Белизе, который, наверное, и не знает, что есть такая Северная Ирландия. Страна одна, все говорят на одном языке, у всех один Бог, все одинаково непрошибаемые придурки, ну, в массе своей, и при этом каждая из сторон только и думает, как изничтожить другую, потому что одним очень хочется, чтобы их налоги, которые они не платят, поступали никчемным мудилам и паразитам в Дублине, причем этим мудилам и паразитам, понятное дело, плевать на своих сограждан; а другим очень хочется, чтобы их налоги, которые они не платят, поступали никчемным мудилам и паразитам в Лондоне, которым мудилам, опять же, плевать на своих сограждан». Он поднялся, испортил воздух и вышел из комнаты. Я очень живо все помню. Как всегда, он оказался прав. Попал в самую точку. Я всегда хотел быть таким, как Скаргилл. Нет, даже не так. Не таким, как Скаргилл. Я хотел быть Скаргиллом.

– Ты говорил, он воевал на Фолклендах?

– Но он никогда об этом не рассказывал. Однажды мы с ним пошли в паб, с ним и с его друзьями, и когда Скаргилл ушел в сортир, они все наклонились ко мне… ну, как это бывает, когда люди хотят рассказать тебе что-то важное… и заговорили все разом, наперебой, типа зуб даем, что твой брат никогда не рассказывал, что это он выиграл битву у Гус-Грина. Там все не заладилось в самом начале, они залегли под плотным обстрелом, и никому не хотелось лезть под пули. И тут Скаргилл поднимается в полный рост и кричит: «Кто со мной?» Меня это не удивило. Есть люди, за которыми ты, не раздумывая, пойдешь и в огонь, и в воду. «А почему ему не дали медаль?» – спросил я. Но его друзья лишь рассмеялись.

– Понятно теперь, почему ты хотел быть таким же, как он.

– В этом-то вся и беда. Тебе хочется быть на кого-то похожим, потому что ты не такой, как он. Скаргилл все делал правильно. Он всегда знал, что надо сказать девчонке. Он никогда не купил бы дерьмовый гребной тренажер, который так и не заработал нормально. А его шкаф… любо-дорого посмотреть. Все аккуратненько сложено, везде идеальный порядок. Скаргилл гладил рубашку за две минуты, причем рубашка смотрелась, как будто только что из магазина. При виде стрелок у него на брюках любой старший сержант подавился бы от зависти. Он не бывал дома по нескольку месяцев, но у него в шкафу не было ни пылинки. Я несколько раз проверял: с фонариком и лупой. Даже пыль уважала Скаргилла.

– А почему ты не пошел в армию?

– Почему я не пошел в армию? Да я только об армии и мечтал, еще с детства. Я был курсантом в военном училище. У нас проводились парады у Кафедрального собора в Йорке. Я обожал все, что связано с армией. И не только оружие, но и саму принадлежность к братству. Порядок. Но у меня не сложилось с морской пехотой.

– Почему?

– Потому что меня не взяли. Я был самым лучшим из всех кандидатов. Я знал наизусть все полковые марши. Я думал, что мы со Скаргиллом будем служить вместе. Но тут обнаружилось, что у меня одна почка.

– А куда делась вторая?

– Да никуда. Ушла в самоволку. Я не прошел медкомиссию. Меня бы взяли в запас, только я не захотел. Запас – это уже второй сорт. А второй сорт меня не устраивал. Помню, я жутко бесился. Я как раз занимался на курсах фитнес-инструкторов и подрабатывал вышибалой, когда началась та война. Я уже благополучно забыл про армию. Но тут я подумал: вот она, старая добрая война, когда хорошие парни воюют с плохими, и им, хорошим парням, нужна помощь. Я не знал, как туда добираться. У меня не было денег. Меня беспокоило, что надеть. В чем обычно идут на войну? Если в форме, тогда – в какой форме? А потом я сказал себе: да, это трудно. Но так и должно быть. Никто не обещал, что будет легко. Просто иди. Раз решил – иди.

– И как ты туда добрался?

– Автостопом. Когда автостопом, когда пешком. Даже больше пешком. Редко кто из водителей останавливался, чтобы меня подвезти. Родителям я сказал, что еду работать в палаточный лагерь во Франции. Я восемнадцать часов проторчал в Бирмингеме, под дождем. Все пытался застопить машину. Рядом пристраивались девицы. Девиц водители брали: и красивых, и страшных. А я стоял и смотрел, как они уезжают. Но потом все же нашелся добрый человек. Подкинул меня аж до Австрии. А по дороге пытался завербовать меня в перуанскую компартию.

– Он был перуанец?

– Нет. Какой-то чиновник из управления жилищного строительства в Северном Лондоне. Похоже, большая часть перуанской компартии именно там и находится. В Австрии я очень долго не мог никого застопить и в итоге пошел пешком. Миль сто отмахал. Под дождем. Что-то я делал не так, это точно. Я только не мог понять – что. Но я не из тех, кто отступает на полпути.