Читать книгу - "Искусство терять - Алис Зенитер"

Вскоре после поступления Хамида в коллеж Али вызывает руководитель шестого класса. Он хочет поговорить с ним про подписи на табелях, потому что, видите ли, кхе-кхе, видите ли, видите ли, ему-де неловко, но он думает, что Хамид подписывает их сам.

– Да, – гордо кивает Али. – Он подписывает их сам.

– Но ему нельзя! – восклицает учитель. – Подписывать должны вы.

Али твердо качает головой: ни в коем случае. Он не умеет писать. Он не станет ставить крест на чистых разлинованных тетрадях своего сына. Тот куда лучше умеет выводить буквы, красивые, иностранные, французские.

– Пусть делает он. Это хорошо.

Учитель меняет тему:

– Хамид хороший мальчик, он усердно работает.

И снова гордость распирает грудь Али. Он видит, какой у него умный сын. Это чувствуется по глазам мальчугана, по его улыбке, по тому, как он играет с младшими братьями и сестрой.

– Вы думали о его будущем?

Ему приходится повторить вопрос еще раз, помедленнее. Поняв, Али только кивает и молча поджимает губы. Что себе возомнил этот учитель? Конечно, он думал. Он думает об этом каждый день, у заводского пресса, в рабочей раздевалке, за столом, в автобусе, перед сном, все время. Но он никак не может повлиять на будущее своего сына, своих детей, и это ему как острый нож. Он знает, что их будущее от него не зависит, несмотря на все его усилия, что, не в силах понять настоящее, он неспособен и строить будущее. Их будущее написано на иностранномязыке.

– Где, например, вы хотите, чтобы он учился? Вы об этом задумывались? Очень хорошее образование дают в техническом лицее. Так он наверняка получит профессию. Но я вам скажу, если он удержится в коллеже на этом уровне, то сможет в дальнейшем продолжить учебу и, может быть, даже поступить на государственную службу.

Учитель произносит эту фразу с видимым энтузиазмом. Он назвал вершину социальной пирамиды или, вернее, подобия социальной пирамиды для тех, кто из «зоны», – ее верхушка обрезана или теряется в туманных высях.

– Социальный работник. Это хорошо. Я знал много молодых людей, которые этим занимались. Потому что это позволяет им сохранять контакт со своей…

Он помедлил. Не хотел никого обидеть.

– Со своей родной средой, в общем.

– Какая лучшая школа во Франции? – ни с того ни с сего спрашивает Али.

Учитель удивлен.

– Не знаю… Политехническая, наверно? Или Высшая нормальная школа?

– Мой сын закончит их обе, – заявляет Али.

Он, может быть, и не в силах повлиять на настоящее и посадить семена будущей безмятежной жизни, о которой мечтает для своих детей, но всегда остается волшебная надежда. Она нетерпелива, она отчаянна, она продвигается вперед яростными скачками меж двух точек, не связанных никакой логикой.

Встретив Хамида в коридоре, где мальчик с тревогой ждет окончания разговора, он говорит ему:

– Тебе надо работать усерднее всех. Французы не сделают тебе подарков. Ты должен быть лучшим, во всем, слышишь? Лучшим.

– Хорошо, – кивает Хамид.

– И с сегодняшнего дня будешь показывать мне отметки. Хочу сам проверять. Я попрошу месье Джебара читать их мне.

Серьезность, которой Али требует от мальчика, плохо вяжется с расхлябанностью, которую он сам проявляет в работе. На заводе Али не раз слышал от мастеров выражение: «Араб сработал», – просто так, машинально, без камня за пазухой. Говорят, доля истины в этой фразе есть, но те, кто ее употребляет, ничего не поняли. Рабочие на конвейере действительно халтурят, но это не результат магрибинского атавизма. Это отчаяние тех, у кого завод высасывает кровь, давая взамен лишь средства для выживания, но не для жизни. Ни алжирца, ни турка никто никогда не увидит в конторе, они отлично это знают. Им некуда развиваться. И в знак протеста им остается только делать работу кое-как, привинчивая наполовину, складывая на скорую руку, вырезая сикось-накось. Они даже не понижают доход предприятия: сами того не зная, они вписываются в предсказуемые убытки, таково их уныние и полнейшее разочарование.

Али пытался поначалу трудиться с маломальским энтузиазмом. Не то чтобы любить свою работу, но, по крайней мере, любить деньги и хотеть больше. Без толку. Хозяева не дают ему дополнительных часов. Предпочитают давать их другим алжирцам, те приехали после него, но они не харки, они не французы.

– Тебе-то не надо посылать переводы домой, – говорят ему иногда в свое оправдание.

Но Али знает, что ему предпочитают рабочих-иммигрантов потому, что те здесь только из-за работы и готовы выкладываться больше других. Они здесь, чтобы заработать деньги для своих семей, для деревни. Поэтому они надрываются на работе одиннадцать месяцев с тем, чтобы потом уехать. Хозяину так спокойнее. Они не будут пытаться «сделать карьеру», не будут объединяться в профсоюз – по крайней мере, пока питают иллюзию, что скоро вернутся домой. Али возвращаться некуда. Его жизнь здесь.