Читать книгу - "Дух геометрии - Алиса Ханцис"

– Ничего. Спасибо. Скажите, можно сделать копию со статьи?

– Да, конечно, – она мельком взглянула на страницу и добавила: – Ужас, правда? Такой красивый сад…

– Кому это могло понадобиться?

Вопрос прозвучал бессильно и глупо – я словно хотела создать вокруг себя информационный шум, оттянуть тот момент, когда голову заполнит одна-единственная тревожная мысль.

– Они, наверное, думали, что там закопаны какие-то ценности. Это ведь довольно известный здесь человек. Говорят, богатый, покупает предметы искусства… Но я бы на его месте ни за что не стала прятать их в саду.

Это просто совпадение, убеждала я себя, садясь в машину. Ни Мишель, ни ее приятель не были похожи на отморозков, способных разворотить чужой сад. Да и, в конце концов, прошло уже полтора месяца. Если бы хотели – залезли бы раньше. Но рука сама собой тянулась к телефону. Время было неудачное: самый разгар школьных занятий, и Мишель, судя по всему, держала мобильник выключенным. Перед тем, как завести мотор, я набрала номер еще раз, и, к моему удивлению, на том конце тут же ответили. Голос звучал так, будто она рада меня слышать и только что собиралась позвонить сама. Если бы я не знала, что здесь это лишь форма вежливости, то приняла бы всё за чистую монету.

– Слушай, – сказала я, разделавшись с неизбежной ритуальной прелюдией, – может, встретимся как-нибудь?

Всё той же преувеличенно-бодрой скороговоркой Мишель ответила, что сейчас она, к сожалению, очень занята, после школы у нее спортивные тренировки, а в выходные они, возможно, поедут на природу. «Это пока не точно, – добавила она. – Я тебе позвоню, если останусь в городе».

– Ладно, – ответила я, стараясь не выдать разочарования; в трубке пропели: «Ба-а-й», и я швырнула ее на заднее сиденье.

Можно подумать, телефон в чем-то виноват.

Я вырулила обратно на дорогу, но вместо того, чтобы ехать домой, взяла курс на универстет. Мне давно хотелось посидеть как следует над трехмерными моделями, для чего мой домашний лэптоп был непригоден; а сегодня это был еще и хороший способ отвлечься. Университетский городок встретил меня оживлением, от которого я успела отвыкнуть за долгие каникулы. В кафе стояла очередь к кассе, столики под крышей и на улице были заняты студентами всех оттенков кожи. Кто-то валялся с книгами прямо на лужайках, обрамляющих террасы главной аллеи, – день был погожий и теплый, несмотря на календарную осень. Я открыла пошире окно в аспирантской лаборатории, загрузила программу и углубилась в описание параметров и инструментов. Как хорошо, что в сумке до сих пор лежит диск с оцифрованной январской съемкой: можно будет сравнить ее с предыдущей и сделать черновую модель смещения.

Пока я была поглощена работой, цифры в правом нижнем углу монитора мало занимали меня. Но стоило сделать передышку, как взгляд сам собой упал на часы. Почти три. В школах как раз заканчиваются занятия. Где находится этот католический колледж, чье название Мишель выдала мне, не без заминки, в пыльном парковом туалете у реки? О, да я знаю это место! Одна из моих вешек стоит на углу соседней улицы. Тут и десяти минут езды не будет. А потом – опять в университет и работать до темноты.

Персиковые стены школы едва виднелись сквозь зелень деревьев. У ворот стоял автобус с распахнутыми дверями, пока что пустой: видно, звонок прозвенел совсем недавно. Я прошлась вдоль высокой ограды до спортплощадки с искусственной травой, за которой открывался бетонный двор. В дальнем его конце уже маячили фигурки учеников в синих форменных пиджаках и шляпах. От них веяло какой-то старомодной благопристойностью, и лоснящиеся семейные авто, стоявшие вдоль обочины, усиливали это впечатление. Трудно было представить, что в такой школе могут учиться хулиганы и вандалы. Нормальные подростки: вон один что-то крикнул другому, захохотал и бросился наутек, размахивая мешковатой сумкой; вон стайка девчонок в спортивных костюмах скатилась с крыльца, перебрасывая друг другу мяч. Я прищурилась, пытаясь разглядеть их лица: ведь Мишель сказала, что после уроков у нее тренировка. Сейчас бы пригодился бинокль, хотя кто знает, что подумали бы обо мне родители, терпеливо поджидающие своих чад в салонах машин.

Одно я знаю точно: вишневого «Холдена» среди них нет.

Я так увлеклась физкультурницами, что чуть не пропустила ее. Она шла в компании подружек: три рослые амазонки в платьицах до колен. Почти все австралийские школьницы, которых я встречала, выглядели именно так: самоуверенные, сильные, с легкой поступью призовых кобылиц. Все-таки естественный отбор – великая вещь. Будь их предки хилыми и больными – сгинули бы без следа на этом сыром каторжном острове.

У самых ворот Мишель, должно быть, почувствовала мой взгляд и остановилась прежде, чем я успела окликнуть ее.

– Привет, – она улыбнулась рефлекторно, но слишком поспешно: взгляд не успел подстроиться и остался настороженным, как в первый миг.

– Привет. Можно тебя на два слова?

Они шагали так расслабленно, так неспешно, пока не заметили меня, что теперь невозможно было сослаться на срочные дела. Воспитание же не позволяло улизнуть без повода, и Мишель обреченно бросила подружкам: «Я сейчас». Мы пересекли узкую улицу, чтобы не мешать другим и заодно избавиться от лишних ушей. С этой стороны, застроенной одноэтажными домами, почти не было припаркованных машин.

– Ты уже видела это? – я достала из сумки ксерокопию статьи.

Она понуро кивнула: разыгрывать удивление было бы бессмысленно. Только время зря терять.

– Есть идеи, кто это мог сделать?

– Откуда я знаю?

Я ничего не ответила, дожидаясь, пока ее взгляд, скользящий по чугунным завитушкам оградки, встретится с моим. Когда это наконец случилось, она страдальчески поморщилась, будто палец уколола.

– Ты же не хочешь сказать, что это мы?!

– Не хочу. Но мне нужно знать, видел ли кто-нибудь фотографии, которые я тебе дала.

– Я никому их не показывала!

– Даже Джейку?

– Ну, ему показала, конечно. Он же был тогда с нами. Ну, посмеялись…

Да уж, посмеялись на славу.

– А тому лодочнику, что нас возил?

Мишель старательно помотала головой.

– А где сейчас эти фотографии?

– Их нет, – сказала она, помявшись. – Я их уничтожила. Испугалась, когда статью увидела…

Я всегда думала, что дети, попавшие в плохую компанию, выглядят иначе: расширенные зрачки, синяки на венах. Они не лучатся свежестью и здоровьем, как Мишель, которая в этой соломенной шляпке была похожа на водевильную попрыгунью. Как я могла в чем-то ее подозревать? Даже если они обманули меня, выдумали повод, чтобы заглянуть в сад, это необязательно означает злой умысел. Мало ли, какие могут быть причины: любопытство, спор… Я крутила эти мысли снова и снова, пока ехала обратно в университет; вытаскивала на свет догадки, тревожившие меня, и сама их опровергала, будто была одновременно и обвинением, и защитой.