Читать книгу - "Теория и практика расставаний - Григорий Каковкин"

Вошел Зобов и дружелюбно произнес:

– Ну, куда мы приехали?

Ульянова посмотрела на него и возмутилась: почему он украл у нее любимое – «приехали»?

– Мы никуда с Петром Васильевичем не уезжали, – шутя, ответила она, защищая свое слово.

– И зря. Лучше бы куда-то уехали, – пошутил он, – и мы продвинулись бы в деле.

Зобов посмотрел на Шишканова, а тот еле заметно мотнул головой, мол, ничего, ни за что не удалось зацепиться. Зобов так и думал: дама крепкая, только на вид интеллигентка, а так и убить может запросто – почему нет, в революцию такие убивали и взрывали. Вообще, в принципе, считал Зобов, убить может любой человек по сути, это только вопрос обстоятельств, не более.

– Вот, Татьяна Михайловна, скажите честно, вы были обижены на Васильева и за что?

– Да. Я обижена. Его – нет, а я есть.

– Ну, это слова, лирика. А всерьез, мне кажется, что-то такое произошло между вами в последний момент, что-то такое… не знаю, как точно сказать, но вот факты: утром в воскресенье вы выезжаете из поселка Коминтерн, где у Васильева дом. Убийство у нас произошло во сколько? В десять двадцать пять. Вы же должны были куда-то ехать? У вас был план на день, и убитый Васильев тоже имел какие-то планы. Что вы должны были делать? Куда вы ехали с утра в воскресенье?

– Я не помню. После того что случилось, какие планы? Были какие-то, наверное, но обычные. Домой, потом в магазин, на работу зайти…

– Это было воскресенье – какая работа?

– В понедельник. Потом в воскресенье пробки, мы выехали пораньше…

– Выехали в девять часов, в начале десятого – не смешите. Вы работаете в турфирме, сейчас еще сезон, вы к каким часам на работу ходите?

– У меня свободный график.

– Свободный?!

– Да. Свободный. Я работаю у своих друзей и помогаю найти им клиентов на индивидуальные туры.

– То есть богатых?

– Ну, в общем, так, я умею с ними разговаривать, я их понимаю.

– И чем, интересно, отличаются богатые от бедных? Мы бы хотели с Петром Васильевичем узнать?

– А вы не знаете? Деньгами.

– Понятно! Деньгами и больше ничем? А у Васильева как складывался день, что он собирался делать? Куда ехал он? Давайте все восстановим. Утро. Вы встали. Позавтракали?

– Позавтракали.

– Что ели?

– На завтрак?

– Да. На завтрак.

– Кофе. Он – кофе. Я – чай с молоком. Бутерброды. Ничего особенного.

– Вы все это сделали или он? На стол кто накрывал?

– Я сделала бутерброды и поставила чайник.

– Какой?

– Со свистком.

«Не врет. Когда мы осматривали его дом, там был чайник со свистком».

– Не электрический? Нет?

– Нет. Саша не любил электрические чайники, считал, что вода должна прокипеть, а они тут же отключаются.

– И он вам говорит… что? Уезжай? Или он вас везет, но куда? Ни у него, ни у вас, как я понимаю, никаких планов не было, а он, тем не менее, вас куда-то везет. У метро высаживает, и его убивают, почти в упор, с близкого расстояния. Куда вы ехали и зачем? Утром в воскресенье – на работе никого нет. Вам на работу не надо – график, вы сказали, свободный, вам и в понедельник рано на работе быть не обязательно. Так куда вы ехали? Может, вам надо было вывезти его из дома и подставить под выстрел?

– О чем вы?! Вы знаете, я его любила!

– Именно поэтому я и говорю. Что любили. От любви-то до ненависти-то…

– Шажок, – неожиданно ехидно вставил Шишканов.

«Что они от меня хотят? Да, мы расставались. Мы расставались. Мы расставались! Я его почти ненавидела. Я ненавидела этот договор, он висел надо мной, я ненавидела этот день, семнадцатое сентября для меня было самое плохое число, хуже, чем… не знаю. Я ненавидела себя за то, что год назад согласилась, я такое готова была сказать в субботу! Я не могла молчать, я, может быть, ему и не наговорила, но во мне было столько слов весь сентябрь и раньше, они копились во мне. Я не помню, что я ему сказала, а что нет. Да, мы расставались. Расставались. А ты спрашиваешь почему, Злобов. Что ты хочешь, Злобов, от меня услышать? Я тебе ясно сказала – я его не убивала. Я его не везла под выстрел. Я возьму себя в руки и скажу, что мы поругались, я им так скажу, мы поругались, и все».

– Значит, так. Сергей Себастьянович, я его не подставляла под выстрел. Он не президент. («Как это я хорошо сказала!») Он не президент, у него нет охраны, его не надо подставлять, как вы выражаетесь. Да, мы повздорили накануне. Повздорили, как это бывает между любящими людьми. Вы с женой не ссоритесь? Ссоритесь. И мы – тоже. Все!

«„Повздорили“. Хорошо. Ты вылезла из-под моей логики, но вот и уже созналась: „повздорили“ – это уже мотив, ну, хорошо, полмотива, четверть, но это уже то, что мы не знали».

– Так, вы повздорили! Я подозреваю, что серьезно, раз он вас повез в Москву? Так просто не бывает…

– Может, вы хотите меня посадить в тюрьму за то, что я поругалась со своим мужчиной, но я уже там сидела один день. Может, уже хватит?

– Так вы поругались или повздорили?

– Что я вам должна сказать? Что эти слова – синонимы?

В кабинете на соседнем столе зазвонил телефон, Шишканов бросился, чтобы взять трубку, но Зобов опередил – поднял и тут же положил. Через полминуты телефон затрезвонил снова.

– Не бери! – приказал Зобов Шишканову. – Пусть проорется. Здесь никого нет – у нас работа.

Зобов и Шишканов, словно футболисты в поле – свистка, ждали, пока прекратятся настойчивые гудки.

Татьяна получила возможность передохнуть. За время вынужденной паузы она смогла внутренне распрямиться, вспомнить о своих подкрашенных глазах, пару раз хлопнуть веками, как бы «перестелить» весь разговор, собраться, подготовиться к новой атаке вопросов.

«Спасибо тебе, звонивший, давай помоги мне еще», – произнесла она про себя.

Но аппарат замолчал, и, казалось, навсегда.

– Ну, что ж, продолжим, – произнес Зобов, чувствуя, что темп допроса безвозвратно потерян.

«Какой идиот звонил?!»

Зобов вздохнул поглубже и продолжил:

– Татьяна Михайловна, почему вы не хотите рассказать, что между вами и Васильевым произошло в тот день? Почему вы делаете из этого какой-то секрет, что нам приходится сомневаться в ваших показаниях?

– Люди часто ссорятся из-за того, что невозможно вспомнить. Что-то я ему не так сказала, не тем тоном, ему показалось обидным… да мало ли из-за чего люди, живущие вместе, ссорятся? Теперь это смешно, не имеет значения. Я хотела, чтоб он поехал со мной на выставку, а он решил оставаться дома.