Читать книгу - "Браззавиль-бич - Уильям Бойд"

Я села в «лендровер», включила зажигание и укатила. Трясясь на ухабах по дороге в Гроссо Арборе, я спросила себя, не сделала ли я ошибку. В конечном счете, решила я, наверное, нет.

На следующий день на закате я стояла у ограды аэропорта и ждала, когда приземлится Усман. Офицер сказал мне, что он должен скоро прилететь с задания. Я подумала, не стоит ли возвратиться в отель и ждать его там, но решила остаться. Уже начала опускаться приятная прохлада, небо из льдисто-голубого стало блекло-лимонным. Вечерний свет, против обыкновения, был лишен розоватых или оранжевых оттенков. Такой закат больше подошел бы для Антарктики или морозной тундры.

Я припарковала машину у аэропорта, поблизости от входа для военных. Как возле любого места, где был значительный поток транспорта, куда все время приезжали и откуда без конца уезжали люди, там успело обосноваться маленькое сообщество. Напротив ворот, через дорогу, стояла группка ларьков со съестным, а за канавой — несколько лачуг. Через год-другой здесь постепенно могла бы вырасти целая деревня. Перед одной из хижин старая негритянка стряпала что-то в жаровне, и бриз, долетавший с океана, приносил мне запах древесного дыма, приправленный перцем и специями. Я вышла из «лендровера», с трудом втолковала торговцам, что я здесь ничего покупать не намерена, и, усевшись на капот, закурила. Когда в небе показались три приближающиеся черные крапинки, я спрыгнула с капота, перешагнула через канаву и осталась стоять, вцепившись пальцами в ромбики проволочной ограды, ожидая, когда же приземлится мой авиатор.

Надо мной пронеслось три МиГа, два серебристых, один — оливково-коричневый. Миновав аэропорт, они стали заходить на посадочный круг. Угловатым, резким движением они выпустили шасси и поразительно быстро, играючи приземлились один за другим. Они покатились к своим местам на бетонированной площадке. Я помахала им рукой, потом почувствовала себя дурой. Эти люди возвращались отнюдь не с каникул.

Я подогнала «лендровер» к калитке и стала ждать Усмана. Через двадцать минут я увидела его машину — бежевый «пежо»: от каких-то построек из гофрированного железа он ехал к воротам. Я посигналила, затем, когда «пежо» остановился, вылезла из «лендровера» и двинулась к нему вдоль бордюра. Мог бы, во всяком случае, выйти из машины, чтобы со мной поздороваться, подумала я, но он не двинулся с места.

— Привет, — сказал он, глядя на меня. — Надо же. У меня сегодня удачный день.

Я не наклонилась, чтобы поцеловать его. «Я проездом», — объяснила я.

У него на щеках отпечатались следы, по-видимому, от кислородной маски: симметричные дуги рубцов. Вид у него был усталый, взгляд — беспокойный.

— Ты в порядке? — спросила я.

— Я — да. Но мы потеряли одного из наших сегодня. Помнишь, Дауи. Из Южной Африки.

Я помнила очень смутно: живой, маленький, с красивыми светлыми волосами, которые начинали редеть. «Как это случилось?»

Усман небрежно покрутил рукой в воздухе. «Мы летели обратно, вчетвером. Вошли в облако, вышли из него только трое. Я думаю, у него отказали навигационные приборы».

— Как Гленн Миллер…

— Кто это?

— Неважно. Извини… В общем, эти две ночи я в городе.

— А у меня в комнате ты была?

— Нет. А что?

— Очень хорошо, — лицо у него слегка оживилось. — Я хочу тебе кое-что показать.

Я поехала следом за ним в отель. Там он пять минут заставил меня прождать у своей двери. Я ходила взад-вперед, глядя, как голубая мгла опускается на парк вокруг отеля, и напевая себе под нос «Девушку из Ипонемы» под музыку, еле слышно доносившуюся из холла. Потом Усман меня окликнул.

— Я могу войти?

— Да, да.

Я открыла дверь. Усман стоял посреди гостиной. Чтобы максимально освободить ее, он сдвинул все стулья и кресла к стенкам. С первого взгляда мне показалось, что вокруг него летают три больших белых мотылька. Я поспешно закрыла за собой дверь. Но приглядевшись, увидела, что это вовсе не мотыльки. Они не порхали и не трепыхались, вычерчивали в воздухе чересчур правильные линии. Летали они, как мухи, по круговым траекториям различного диаметра, издавая звук, отчетливо напоминавший жужжание. У них были крылья, и хвост с рулями, и что-то похожее на шасси. Они выглядели, как летательные аппараты, которые вычертил в своей записной книжке какой-то изобретатель викторианской эпохи.

— Что это, черт побери, такое? — спросила я.

— Самые миниатюрные беспилотные аэропланы в мире.

Усман протянул руку и осторожным движением бережно ухватил один из них. Он походил на крошечный, совершенной формы планер, сделанный из промасленной бумаги и расщепленных спичек. Размах крыльев у него был около двух дюймов. Под крылом, в кропотливо сплетенной упряжи из пропитанных клеем ниток, шевелил лапками слепень, чьи крылья от частоты взмахов превратились в размазанное пятно.

— Смотри, — Усман подержал на вытянутой руке крошечный воздушный корабль. Отпустил его, и тот два-три дюйма падал, прежде чем начал летать как прежде, описывая спиральные линии, кругами рея по комнате.

— Ты нужна мне как свидетельница, — сказал он с улыбкой. — Я хочу послать их в эту книгу. Нуу знаешь, книга мировых рекордов. Встань сюда. — Он поставил меня посреди комнаты. — Я вас сфотографирую.

Он пошел в спальню за фотоаппаратом. Я неподвижно стояла в центре гостиной, следя за движениями крошечных аэропланов вокруг меня, слушая, как непрестанно рассерженно жужжат их насекомые-моторчики.

Инстинкт полета, подумала я, управлял их движениями, они легко избегали столкновений и меняли курс, когда оказывались слишком близко к стенам. Они не пытались ни приземлиться, ни на что-то сесть. Наверное, конструкция у них на спине этому препятствовала, решила я, и, кроме того, — это было снова предположение — они каким-то образом об этом знали. И они курсировали, обреченные кружиться до тех пор, пока усталость — мушиная усталость — не охватит их и они не спланируют на ковер.

Я стояла, покуда Усман не сделал несколько фотографий со вспышкой. Я старалась поднести ладонь как можно ближе к самолетикам, чтобы был понятен масштаб снимка.

— Ты можешь их выпустить? — спросила я Усмана.

— Нет, они приклеились к своему месту, — он улыбнулся. — Они будут летчиками до конца жизни.

— На них приятно смотреть, — сказала я. — Если не думать.

Он сделал еще один снимок.

— А что теперь?

— Они умрут в бою, — сказал он. Он снял с полки жестянку спрея-инсектицида. Спрей назывался «Пиф-Паф», желтая упаковка с крикливо-красными буквами. Он направил разбрызгиватель на один из аэропланов, и его окутало ядовитое облачко.

— Как бедный Дауи, — сказал он.

Какое-то время самолетик летел нормально, потом начал качаться и скользить на крыло и через секунду или две, кружась, как осенний лист, упал на пол. Усман нацелился на два других.