Читать книгу - "Адриан Моул и оружие массового поражения - Сью Таунсенд"

Заботливая цветочница взяла мою судьбу в свои руки:

– Думаю, свежесрезанные гиацинты на пятьдесят фунтов и выглядят, и пахнут замечательно.

Приложил к букету открытку:

Французская Фантазия, ежеминутно думаю о твоей сдобе. Мистер Киплинг.

В 5 часов Георгина прислала сообщение:

Киплинг, ого! Спасибо и люблю. Уехала. Вернусь в Лондон 15-го. Французская Фантазия.

Вторник, 4 февраля

Утром на дорожке возле канала ко мне опять пристал сэр Гилгуд. В глазах его полыхала жажда убийства. Сдернул с шеи красный шарф и принялся махать перед его клювом, но сэр Гилгуд не дрогнул. Помощь подоспела в лице велосипедиста. Я не вынесу этого постоянного запугивания. Пора что-то предпринять.

Я едва устоял на ногах, когда Умник Хендерсон принес сегодня в магазин счет. Этот «чокнутый ученый» намерен стрясти с меня 150 фунтов за «профессиональные услуги», которые он оказал, когда на днях выпивал в моем доме!

– Я тебе по дружбе предоставил пятидесятипроцентную скидку, – сказал он. – И взял с тебя всего за один час.

Попытался втолковать Умнику, что брать с меня деньги – вопиющая несправедливость, тем более что я все равно не могу пользоваться домашним развлекательным центром из-за обостренной аудиочувствительности Миа Фокс.

Решил, что нельзя сидеть сложа руки – надо перетянуть на свою сторону английское правосудие.

Уважаемый мистер Барвелл.

В настоящее время я постоянно подвергаюсь нападкам лебедей. Можно ли запретить их в судебном порядке.

Буду весьма признателен за совет. Я неоднократно пытался Вам позвонить, но секретарша говорит, что Вы почти не бываете в офисе.

Надеюсь, Вы не станете брать с меня плату за это короткое письмо. Это всего лишь запрос.

Вы наверняка заметили, что я приложил конверт с маркой и заполненным адресом.

Ваш А. А Моул.

Четверг, 6 февраля

Позвонила моя бывшая жена Жожо:

– Звоню только для того, чтобы доказать Уильяму, что ты не умер, – процедила она сквозь зубы и передала трубку мальчику.

Уильям пустился в пространный монолог о своей юной жизни. Малыш едва успевал переводить дыхание. И в кого он такой многословный? Мы с Жожо не увлекались долгими беседами. После нашей свадьбы мы едва обменялись парой слов. Может, словоохотливость мальчик унаследовал от моей матери? Уильям спросил, когда я приеду к нему в Нигерию.

– Скоро, – пообещал я.

Пятница, 7 февраля

После работы навестил родителей. Скорчившись над маленьким костерком, они что-то помешивали в котелке, висевшем на металлической треноге. Оба закутаны в бесчисленные драные одежки. Лица черны от копоти. Похоже на сцену из фильма «Сталинград».

Увидев меня, отец распрямился и принес из палатки складной матерчатый табурет; я сел и попытался согреть руки над костром. Новый щенок резвился в грязи, в зубах он сжимал нечто, напоминавшее бедренную кость крупного млекопитающего. К сносу свинарников еще и не приступали. Спросил, почему не двигается дело.

– Твой отец не может поднять кувалду, – ответила мама с едва скрываемым презрением.

Отец снова принялся мешать коричневую бурду в котелке. Тут я заметил, какой у него усталый, нездоровый вид. Меня пронзила жалость. На этом этапе жизни следует сидеть в четырех стенах в теплых тапочках у фальшивого камина и смотреть передачу «Репортаж о древностях». И зачем только он пошел на поводу у матери и ее безумной затеи реконструировать свинарник!

Сказал, что спрошу Даррена, моего знакомого штукатура, не знает ли он кого-нибудь, кто умеет обращаться с кувалдой и согласится снести два свинарника за небольшую плату.

Мама предложила мне миску коричневой бурды из котелка. Солгал, что не голоден.

По пути домой остановился у рыбного кафе «Миллениум» и купил пакетик жареной картошки с рыбой. Попросил добавить соли и уксуса, а женщина за прилавком сказала:

– В вашем возрасте следует уже быть поосторожнее с солью и уксусом.

Молча вышел из забегаловки, сел в машину и посмотрелся в зеркало заднего вида. Неужели я выгляжу таким старым и/или больным, что даже торговка жареной картошкой из придорожного заведения сочла своим долгом проявить заботу о моем здоровье?

Суббота, 8 февраля

Письмо от Гленна.

Дорогой папа.

Спасибо за посылку. Ничего лутше ты и прислать немог. Мы с Робби в первый же день слопали весь «мармайт». Мазали на хлеб который купили в военторге, огромную буханку. А шоколадные яйца мы пустили на пудинг. Они не много подавились но мы повытаскивали все кусочки фольги так что все в порядке.

Робби читает «На Западном фронте без перемен». Говорит суперская книга. Он хочет прочитать все книжки что ты прислал. И «Уловку-22» и «Поэзию Первой мировой войны».

От «Певых шагов в греческом» толку мало папа. Я пытался чего-то сказать по-гречески но здесь местные говорят по английски лучше моего.

Говорят нас скоро зашлют в Кувейт. Я учусь на техника-связиста. Дело интересное. Написал Уильяму, что вот скаплю денег и проведаю его в Нигерии в следующим году.

Мама написала что она каждую ночь плачит. Боится что меня отправят в Ирак Папа сходи к ней вместо меня ладно? А еще она собрала мне посылку но почта в ее районе закрылась, потому что там пенсий больше не выдают. А очередь на главпочтамте в Лестере мама отстоять не может из-за вен на ногах.

Завтра вечером мы с Робби играем парный матч в дартс с командой воено-воздушных сил особого назначения. Пожилай нам удачи папа. Эти сволочи – крутые ребята. Если мы выиграем они нас побьют, а если проиграем они все равно нас побьют.

С любовью

твой сын Гленн

Несколько минут я в отчаянии спрашивал себя: как может дитя, порожденное мною, делать такие кошмарные орфографические и синтаксические ошибки? Однако я поборол желание исправить письмо красными чернилами и отправить обратно.

Нашел в магазине Атлас мира, отыскал Кувейт. Вид крошечного пятачка, зажатого меж огромными пятнами Саудовской Аравии и Ирака, вселил в меня страшное предчувствие.

Позвонил Шарон и договорился встретиться с ней, когда Райана не будет дома.

Воскресенье, 9 февраля

Шарон ждала меня, сидя в дверях с круглолицым, безволосым младенцем, лежавшим на ее необъятном колене. Ребенка «назвали в честь Донны Каран», сообщила Шарон. Я выдавил улыбку:

– Значит, это девочка. Привет, Донна.

– Не-а, мальчик. И звать его Каран. Ка-ран, – повторила Шарон по слогам, словно учила иностранца английскому.

Мы прошли в гостиную. Будь эта комната человеком, она перерезала бы себе вены. Все вокруг покрывал толстый слой уныния. Шарон не следовала заповеди Уильяма Морриса[50]о том, что обстановка в доме должна быть либо красивой, либо практичной. Пожитки Шарон были либо уродливыми, либо никчемными.