Читать книгу - "Волчьи песни - Александр Лапин"

Вторая «вертушка» зависает в воздухе, обходит место посадки кругом и тоже плюхается невдалеке.

Вокруг никого. Только пугающая тишина. А в голове мысли: «Может, ошиблись? Или засада?!»

Анатолий лежит в придорожном кювете, крепко упершись локтями в землю. И ищет цель.

Вдалеке на дороге слышен нарастающий гул мотора. Впереди показывается автомобиль. Это белая «Нива». Подъезжает, тормозит. Все напрягаются. Дверь открывается. И из «Нивы» выглядывает бородатая физиономия старого знакомого. Ба! Да это опять он! Ваха. Вахид Сулбанов.

– Привет! – встает из травы и подходит к нему Борисенко. – Что случилось? Почему нет никого? Нет встречающих?

Сулбанов отвечает по-русски, но с каким-то взлаивающим, гортанным звуком. В чеченском языке нет смягчающих, ласкающих слух звуков. А также нет формы вежливого обращения к окружающим. Поэтому и кажется, что чеченец всегда груб. Хотя это зачастую совсем не так.

– Поздно пришла информация! Поэтому я срочно сейчас примчался. Остальные сзади.

– А мы уж совсем собрались обратно! – замечает, подходя, Казаков. – Подумали, переговоры сорвались. Сейчас много на свете людей, которым мир в Чечне, как серпом по яйцам…

– Нам мир нужен, – неопределенно отвечает Вахид на их немой вопрос.

Через несколько минут на шоссе показывается целая колонна больших джипов.

Усаживают генерала. Делегацию. И садятся сами. Казаков залезает в белую «Ниву» Вахида. Сейчас охраны намного больше, чем в первый раз. Так что он может немного расслабиться.

Эх, карета мчится, карета мчится! Эй-хо-хо! Вся кавалькада со свистом, гиком и скрежетом несется вперед.

«Нива», трясучая, гремя всеми своими металлическими потрохами, на предельной скорости идет по давно не ремонтированному шоссе, пролетая над ямами, выбоинами и заплатами из асфальта.

Всё как всегда. Приехали. Разгрузились. Генерал Лебедь «ледокольной походкой» шагает на переговоры.

Идет работа. Уже созданы совместные комендатуры. Пошло разведение войск. Напряжение спадает. Не сегодня-завтра будет мир. Война догорает, как костер, в который перестали класть дрова.

А им сидеть. И ждать. Ждать. И сидеть.

Они уже знают всех переговорщиков. Вот пошли по одному в зал: молодой парень Удугов, муфтий Чечни. А вот и сам Масхадов. Казаков теперь понимает, что он не просто бывший полковник советской армии, а еще и представитель крупнейшего и богатейшего рода Аллерой…

К Казакову пристает Сулбанов. То ли от безделья, то ли очень уж ему хочется похвастаться. Приглашает в гости. Он тут недалеко живет.

За это время, которое они коротали то в комнате для охраны, то в просторном дворе, они пообтерлись, привыкли и даже начали слегка симпатизировать друг другу:

– Покажу тебе свой дом! С отцом познакомлю! Покушаем. Тут недалеко.

Пристал да пристал. Еще пару недель назад об этом не могло быть и речи. Сегодня, когда люди в совместных комендатурах патрулируют улицы, общаются, даже иногда играют в футбол… Да и у Казакова такой характер. Не зря ему когда-то при тестировании поставили диагноз: осторожный, но авантюрист.

Он обращается к Борисенко:

– Саша! Тут меня приглашает в гости на часок старый знакомый. Еще по Казахстану. И Москве.

Тот сомневается. А потом говорит:

– Думаю, сегодня долго заседать будут. Текст вылизывать. Чего уж там! Сходи! Но только ровно в шестнадцать ноль-ноль. И возьми с собой еще кого-нибудь из ребят.

– Ивана Подопригору!

– Ну, хоть его.

Они понимают друг друга с полуслова. Гость в доме – «священная корова». И мир близок. Но по одному лучше не ходить.

Сели в ту же самую «Ниву», которая привезла их сюда. На подходе Казаков замечает, что у машины нет запасного колеса: «Своим раздолбайством, надеждой на авось мы с ними очень даже похожи!»

Гремя подвескою, машина срывается «с места в карьер». И начинает петлять по улочкам, рыскать по закоулочкам. Через минуту выскакивает на площадь, прямо в центр поселения. Вокруг люди. Толпою двигаются к центру. Сулбанов останавливает машину. Ждет, пока пройдет народ. Русские с интересом вглядываются в происходящее.

В центре слышен бой барабанов. Звучит глухой и ритмичный речитатив. Народ собирается в огромный круг. Разные мужчины – бородатые и совсем молодые, одетые в камуфляж и цивильное, в чеченских шапочках и папахах.

Под бой барабанов люди кружатся, резко, рывками двигаясь всем телом. Ноги дружно бьют о землю. Потом все вместе дружно, одновременно подпрыгивают, машут одновременно руками, дергают головами. И самое главное, повторяют ритуальную фразу:

«Ла-иллаха-иллалах,

Ла-иллаха-иллалах». (Нет бога, кроме Аллаха.)

Майор вглядывается и наконец понимает. Это священный танец зикр.

– Что танцуют? – спрашивает с заднего сиденья изумленный Подопригора.

– Молятся! – коротко отвечает Сулбанов. А потом добавляет для ясности:

– У нас так молятся. Это называется «зикр».

Казаков кое-что все-таки нашел в библиотеках об обычаях Ичкерии. Поэтому, глядя на танец-молитву, он сравнивает: «Характер народа накладывает отпечаток на все. Когда-то имам Шамиль проповедовал тут другой способ единения с Богом, прославления и поминания его имени. Он считал, что оно должно проходить в тишине и каждым человеком отдельно. Да и проповедники этого суфийского, продвинутого ислама держались его точки зрения. Это одно из течений ислама, берущее свое начало аж в одиннадцатом веке. Основатель его – шейх Абдул Кадири. А ввел его в обиход в прошлом веке великий чеченский святой шейх из Илсхан-Юрта, святой хаджи, сын Киши.

Настоящее его имя Кунта-Хаджи. И появился он как ответ на все невзгоды, что претерпели нохчи в ходе продвижения России на юг и восток».

«Невзгоды и поражения привели к тому, что мирная проповедь сына Киши нашла благодатную почву здесь, на чеченской земле. Хаджи выступал против газавата, объявленного Шамилем. Предрек ему поражение. И призвал отказаться от войны в пользу благочестия и личного очищения. Осудил жестокость. И утверждал, что истинный мусульманин не воюет, не пьет, не ворует. Не участвует в разбойничьих набегах. И тогда: “Маленькая толпа победит большую”. Его за это выслали из Чечни».

Барабаны стучат. Ноги дружно бьют о землю. Дыхание учащается. Некоторые участники зикра начинают впадать в транс. Мистический транс. Закатываются глаза. Речь становится бессвязной…

Но их «Нива» уже рыскает по улице аула туда-сюда, объезжая вольготно разбросанные ямы.

Машина подъезжает к глухим высоченным воротам усадьбы. Вахид сигналит. И ворота широко распахиваются. «Нива» тормозит под деревом на просторном дворе, увитом виноградом и вьюном. Дом новый, кирпичный, большой. Это даже не одно здание. Это два дома, соединенных большой пристройкой. За ними сад. Все хозяйство обнесено забором.